Can’t Stop Won’t Stop: история хип-хоп-поколения - страница 3

Прошло тридцать сезонов, прежде чем Джеки Робинсон, сыграв один бейсбольный матч на стадионе «Эббетс Филд» в синих цветах «Доджерс», изменил принятые в американском обществе правила. Послевоенный отказ от расовой сегрегации начался с поворотного для культуры момента, когда Робинсон вышел на поле со скамейки игроков, которая ранее предназначалась исключительно для белых.

После завершения бейсбольной карьеры Робинсон направил весь свой спортивный пыл в политику. Наступили 1960-е, «Доджерс» переехали из Бруклина в Лос-Анджелес, а «Эббетс Филд» был снесен, и на его месте начали строить бетонно-кирпичные коробки кварталов социального жилья, названных в честь Джеки. Американская политика стремилась догнать те изменения, которые уже ощущались в культуре, и наследие Робинсона было открыто поставлено под сомнения.

В 1963 году одним из тех, кто это сделал, был конгрессмен Адам Клейтон Пауэлл, пришедший на митинг в Гарлеме в компании радикала Малкольма Икса. Ровесник Робинсона, Малкольм сидел в тюрьме в то время, пока Джеки играл на поле. Оба видели худшую сторону Америки. Оба хотели лучшего для своих детей. Однако выводы, к которым они пришли, были совершенно разные. В основе проблемы лежал вечный афроамериканский вопрос: должны ли мы сражаться за американскую нацию, или же нужно строить свою собственную? Спасать нам Америку или самих себя?

Робинсон осудил конгрессмена за сотрудничество с Черным Мусульманином. «Из-за вас проблема негров всё еще не решена, – написал Робинсон в открытом письме к Пауэллу на страницах New York Amsterdam News. – Вам прекрасно известно, и вы проповедовали это на протяжении многих лет, что решение – не в сегрегации или отделении, но в том, чтобы упорным трудом занять место, которое принадлежит им по праву, – такое же место, какое занимает любой другой американец в нашем обществе».

В том же номере журнала Малкольм Икс опубликовал ответ: «Вы никогда не выражали чернокожим благодарность за поддержку, однако преданность, с которой вы относитесь к вашим белым покровителям, хорошо известна» [3].

Позже в тот же год в Вашингтоне Мартин Лютер Кинг-младший выступил со знаменитой речью «У меня есть мечта». В Гарлеме вспыхнули продолжавшиеся несколько дней протесты против нищеты и за доступное образование, которые привели к столкновениям между белыми полицейскими и чернокожей молодежью. Беспорядки положили начало жарким летним демонстрациям, которые не прекращались в Америке вплоть до конца этого беспокойного десятилетия.

Шестидесятые перетекли в семидесятые, Кинга и Икса больше не было, источник веры и идеализма, наполнявший движения против сухого расчета и насилия, иссяк, и многие черные мечты, интеграционные или националистические, попросту сгорели. В следующем поколении уже не будет воды, способной потушить огонь[6]. Робинсон цитировал своего прежнего соперника: «Джеки, в будущем наши сыновья не захотят довольствоваться тем, чем довольствуемся мы» [4].

Летом 1977 года Реджи Джексон, пытаясь не отставать от бушующей тогда борьбы за гражданские права и от движения «Черная сила», заявил в элегантно обставленном номере отеля: «Я большой черный мужчина с IQ 160, зарабатываю семьсот тысяч долларов в год, а они относятся ко мне как к грязи. У них в команде никогда не было никого, как я» [5].

Четыре месяца спустя, холодным октябрьским днем болельщики собрались на «Янки-стэдиум», где должна была пройти игра в рамках Мировой серии и разрешить многочисленные исторические споры. Ньюйоркцы не забыли Джеки Робинсона из «Доджерс» и не простили владельца команды Уолтера О’Мэйли, за то, что тот выгнал Робинсона и перенес команду из Бруклина в Лос-Анджелес. Для них само существование «Лос-Анджелес Доджерс» символизировало триумф жадности и предательства. Однако «Доджерс» были подобны красному «корвету», мчащемуся утром по шоссе в Малибу, – эта команда, не сбавляя оборотов, гнала в будущее. Они с легкостью выбивали хоум-раны – в тот сезон даже четверо из их игроков преодолели планку в тридцать хоум-ранов. Двое из них были черными, двое – белыми.