Глаза капитана еще больше выкатились, но губы начали складываться в жесткую усмешку.
Исфандар наклонился к нему и сказал что-то на ухо.
– А! – произнес капитан так, будто его ударили под дых. – А что он сам молчит?
– Молчит, не молчит, не твое дело, братан, – мирно ответил Исфандар. – Давай печать ставь, и дело с концом.
С ним мы тоже на прощание обнялись. А когда через пятнадцать минут в самолете сели с Баюшкой в соседние кресла, то наконец-то и с ней смогли обняться по-настоящему.
Вы и не ждете, наверное, что я стану подробно рассказывать, как начиналась наша жизнь в Москве. Если вкратце, то нужно сказать, что перед отъездом мне удалось оформить российское гражданство (тоже, разумеется, не без помощи Мирхафизова). Баюшка была моей законной женой, а потому уже недели через три мы с ней прописались в однокомнатной квартирке неподалеку от метро «Ясенево». В ту пору это был край земли, дальше только первобытный туман клубился над МКАД. Говорили, будто в наш квартал подчас забредает из лесу олень, впрочем, сам я не видел и не знал, стоит ли доверять столь экзотическим слухам. Ныне-то здесь все иначе, всего живого – вороны да пара-другая бездомных собак, и тех время от времени отстреливают лихие люди – догхантеры.
Очень скоро обнаружилось, что Баюшка затяжелела. Это и неудивительно, мы ни на минуту не могли отдалиться друг от друга, любовь горела между нами ровным огнем, греющим, а не обжигающим пламенем. Радости нашей не было предела. Я не знал, в какой степени Мирхафизов шутил, а в какой говорил всерьез насчет того, что, если что пойдет не так, он ее у меня заберет. Может быть, и впрямь шутил. Или, точнее, запугивал. А может, и нет. В общем, проверять на себе его склонность к шуткам нам совершенно не хотелось. Когда же в скором времени ультразвуковое исследование показало, что у Баюшки двойня, она, вернувшись из женской консультации, сначала закружила меня по комнате, а потом стала, кокетливо поднимая руки и поводя шеей, танцевать что-то вроде ракси кух[8], грациозно и плавно перемещаясь по комнате. По идее, мне следовало бы схватить чанг и сопроводить это действо музыкой. Но чанга не было. Аккомпанементом служил ее собственный смех и беспрестанно повторяемое: «Шестьдесят шесть! Шестьдесят шесть! Шестьдесят шесть!..» Я не выдержал и спросил: «Да что же такое шестьдесят шесть?» Тогда она обессиленно села на тахту и ответила: «Ты не понимаешь, глупый! Мы с тобой выполнили шестьдесят шесть процентов папиного колхозного плана!»
То, что мы были вместе, являлось главным, то же, что нас окружало, представляло собой скорее тени явлений и предметов, нежели сами предметы и явления. Да, я устроился на работу – может быть, потом расскажу подробней, – мы купили кухонный гарнитур, жизнь в Москве в ту пору, вообще-то, была несладкой, но на фоне известий, что приходили из Таджикистана, все это было чистой воды благоденствием. Говорили, что год назад магазинные полки пустовали, а теперь кое-что, и даже многое, появилось, только все беспрестанно дорожало. Нас выручали доллары из конверта Мирхафизова, с ростом цен рос и курс валюты, так что мы не зависели от инфляции. Правда, конверт все равно неумолимо тощал. Нас это заботило, разумеется, но не могло огорчить, не могло нагнать тучи на то сияние счастья, в котором мы тогда пребывали.
Ну что ж… Теперь, пожалуй, самое время еще раз припасть к живительному источнику. Не очень полную, пожалуйста… спасибо. Гм. Вот. Как Христос босыми ножками, есть такое речение… Да вы что, правда? Ну да, это вы верно говорите.
