– Где вы возьмете его?
Она рассмеялась, и прозрачная стена моментально рухнула.
– Нарисую в уме.
После салюта, выпущенного из ракетницы, толпа у памятника стала редеть. Из старого магнитофона гремел голос Кобзона, невидимой лавой растекаясь по голой бугорчатой степи. Хотя солнце припекало, растительность вокруг, насколько хватало глаз, оставалась чахлой и редкой, как на плешивой голове.
Через полчаса Федор встретился с Аглаей у выезда из поселка. На спине у него болтался рюкзак, у нее к поясу была прицеплена торбочка.
– Идем к тем холмам, – показала Аглая, – там есть интересные вещи.
Неровная линия холмов на юго-востоке пересекалась медленным притоком Чуи. По берегам трава росла гуще, как в настоящей степи. На противоположной стороне реки горбатыми кочками лежали апатичные верблюды.
– Здравствуй, Белая Береза, – прокричал пастух.
Аглая весело помахала в ответ:
– Привет, Жанпо!
– Это что за желтолицый Бельмондо? – поинтересовался Федор, чувствуя досаду.
– Послушайте, вы видите меня всего второй раз, а уже ревнуете как свою невесту, – немного раздраженно сказала Аглая.
– Было бы странно, если бы я ревновал кого-то другого, – заметил он. – Я здесь никого больше не знаю. Кроме того, я не уверен, что вы сердитесь искренне. Однако вы не ответили на мой вопрос.
– Вы не задали никакого вопроса.
– Нет, я спросил – этот верблюжий пастух ваш воздыхатель?
– С чего вы взяли?
– Он назвал вас Белой Березой. По-моему, это слишком похоже на альковное прозвище.
– Если будете хамить, нам лучше сразу разойтись в противоположные стороны. – Аглая наклонилась и сорвала ковыльный стебель. В этом движении была такая прозрачная невинность и простодушная нежность по отношению к былинке, что Федор устыдился своих слов.
– Простите, я сам не знаю, что говорю. Наверное, еще не акклиматизировался.
– Прощаю. С Жанпо мы приятели. Кстати, его действительно назвали Жан-Полем в честь французского актера. А Белой Березой меня зовут здесь все алтайцы и казахи.
Федор едва удержался от нового бесцеремонного высказывания.
– Вероятно, это что-то романтичное, – пустился он в рассуждения, – в духе Фенимора Купера: Большой Змей, Острый Глаз, Танцующее Перо. Скво Белая Береза. От этого веет какой-то забытой наивной свежестью, близостью к природе. И такой родной образ… Белая береза под моим окном… Кажется, я понимаю. Для туземцев вы олицетворяете все русское, северное. Не скажу имперское, нет, совсем нет…
– Федор, – остановила его Аглая, сосредоточенно глядя вдаль, на узкую полоску перистых облаков над холмами, – скажите, для чего вы приехали?
Приготовившись было дальше развивать тему взаимоотношений братских народов, Федор выпустил воздух из легких.
– Неужели я вам так быстро надоел? – расстроился он.
– Вы пытаетесь изображать кого-то другого, ужасно фальшивого, – сказала она. – Просто перестаньте это делать. Когда вы смотрите в зеркало, кого вы там видите – себя или своего наскучившего двойника, который притворяется вами? Разве вы не чувствуете, что это ваш недруг, навязчивый, злой, уродливый? Вам не хочется освободиться от него?
Вот так белая береза под окном, подумал Федор, внутренне остолбенев и собираясь с мыслями.
– Боюсь, это долгий разговор, – ответил он. – Но надеюсь, эту тему мы с вами еще обсудим. Поверьте, она, безусловно, волнует меня. – Он прижал ладони к груди. – Как раз в поезде, по дороге сюда, я размышлял об этом, но, увы, мой двойник, мой черный человек оказался сильнее меня. Однако ваше присутствие, Аглая, дает мне надежду, что здесь, в этой благословенной пустыне, я обрету избавление. Имейте это в виду.
