- Это уже откровенный
социализм, - поморщился Кавелин.
- Ничего подобного,
Константин Дмитриевич! – сказал Саша. – Социализм – это общественная
собственность на средства производства. Никогда, даже в страшном сне я не буду
защищать этот неэффективный экономический инструмент. Все, что я изложил, - это
черты социального государства. А социалист – это тот, кто сельскую общину
защищает.
- Александр
Александрович! – перебил Зиновьев. – Нам пора идти.
- Когда у меня будут
дети, я не буду запрещать им слушать интеллектуальные разговоры хоть до утра,
потому что это гораздо полезнее сна, - заметил Саша.
- Вы в основном
говорите, а не слушаете, - сказал гувернер.
- Говорить тоже
полезно, - возразил Саша, – чтобы учиться формулировать свои мысли,
совершенствовать ораторское искусство и развивать уверенность в себе.
- Вам ее надо
развивать? – поинтересовался Зиновьев. – Куда уж!
- Николай Васильевич,
великие князья могут переночевать здесь, во дворце, - предложила Елена
Павловна.
Саша посмотрел на нее
с благодарностью.
- Это очень любезно с
вашей стороны, Ваше Императорское Высочество, - сказал Зиновьев. – Но у меня
есть определенные обязанности, я не могу покидать моих воспитанников.
- Вы можете остаться
с ними, - предложила Елена Павловна.
- Мне кажется, что
было бы неудобно так обременять вас, - возразил Зиновьев. – Покорнейше прошу
прощения, но для нас и так уже слишком поздно.
- Покорнейше прошу
прощения, но есть такое замечательное русское слово «самодур», - заметил Саша.
Никса прыснул со
смеху.
Зиновьев гневно
посмотрел на Сашу, потом на Никсу и начал подниматься с места.
Брат встал вслед за
ним.
- Елена Павловна, мы
в высшей степени благодарны вам за приглашение, - вздохнул Никса, - но…
Он развел руками.
И позвал брата.
- Саша!
Саша и не думал
вставать.
- Не стоит того, -
сказал Никса.
- Если мне портят
вечер, я хотя бы должен понимать за что, почему, и в чем великая цель, -
заметил Саша.
- Государю вряд ли
понравится, если мы останемся здесь на ночь, - объяснил Зиновьев.
- Ладно, - сказал
Саша, - я переживу. А гитара в чем провинилась? Она дама нежная, к путешествиям
не приученная, ехала в душном вагоне в смраде от паровоза. Тряслась в дороге,
рискуя испортить настройку струн. Без чехла! И главное, зачем? Хотя бы одну
песню!
- Новая? – спросил
Никса.
- Ага! – кивнул Саша.
- Николай Васильевич,
вы позволите? – спросила Елена Павловна.
- Хорошо, - смирился
Зиновьев. – Но только одну. И только ради вас, Ваше Высочество.
Саша чуть отодвинулся
от стола, поставил гитару на колено, немного поправил настройку.
«Прощальная 3» была
одной из его любимых песен Щербакова.
И он начал петь:
- В конце концов - всему свой час.
Когда-нибудь, пусть не теперь,
но через тридцать-сорок зим,
настанет время и для нас -
когда на трон воссядет зверь,
и смерть воссядет рядом с ним,
и он начнёт творить разбой,
и станет воздух голубым
от нашей крови голубой…
Но наша кровь, кипя в ручьях,
придёт в моря теченьем рек
и отразится в небесах,
пусть не теперь, но через век.
Всему свой срок. Бессмертья нет.
И этот серый небосвод
когда-нибудь изменит цвет
на голубой, и час придёт.
И попрощаться в этот час,
когда б ни пробил он, поверь,
не будет времени у нас,
мы попрощаемся теперь…
Последовали аплодисменты, даже не очень
жидкие.
- Саша, можешь еще раз? – попросила Елена
Павловна.
