Царь степей. Aspergillum Lуdiаnum (сборник) - страница 22

Матюрен почувствовал, что мороз пробежал у него по коже, и поглядел на трубку недоверчиво, но тотчас же опомнился и с решительным видом, положив ее в карман, направился обратно к палатке. Проходя мимо сидевших повсюду кучками индейцев, он обратил внимание, что у всех без исключения были такие же шнурки с узлами, зловещее значение которых он только что узнал. Однако у редкого из воинов оказывалось более трех узлов.

– Быть может, этот старый черт дал мне свою трубку с намерением отобрать ее у меня на днях, убив меня ради еще одного узла на своем шнурке? – пробурчал матрос. – Ну, это еще посмотрим, удастся ли ему!

Ночь наступила, и индейцы улеглись спать у костров.

Небо было ясным; воздух теплый и влажный, и мертвое безмолвие нарушалось только легким топотом лошадиных копыт и плеском волн на песчаном берегу.

Около восьми часов вечера после продолжительной беседы, посвященной главным образом обсуждению средств и возможности освобождения из плена, потерпевшие крушение тоже задумали последовать примеру индейцев и предаться укрепляющему сну. Ноги Рауля приходили уже в прежнее состояние, опухоли почти не было, но все же, отправляясь в палатку, он опирался на руку жены.

Немного ранее восхода солнца пленники проснулись, разбуженные каким-то необычайным глухим гулом. Этот гул, несколько похожий на бой барабана при погребальной процессии, становился все громче и громче. То был сигнал, так как тотчас все индейцы повскакивали на ноги. С восходом солнца они уже сидели на конях, которые, будто радуясь, что им развязали путы, весело ржали, прыгали и взвивались на дыбы. Теперь, горячась и топая, животные и вовсе не имели того унылого вида, как вчера на пастьбе со спутанными ногами. Чтобы их успокоить, ловкие и искусные всадники пускали коней во весь опор, поднимая на всем скаку то горящую ветку, то какой-либо иной предмет или срывая цветок. Пленники с живым любопытством глядели на это всадничество. Вскоре они заметили приближение легких носилок из бамбука, отделанных изящной материей, вышитой золотыми и серебряными нитями. Пара белых лошадей везла эти носилки.

По приказанию Летающей Рыбы Матюрен и Бильбоке подняли Рауля и поместили того на подушках носилок.

Затем подвели Валентине небольшого коня с седлом, украшенным жемчугом и изумрудами. Молодая женщина, приглашенная предводителем сесть на лошадь, будучи очень искусной наездницей, быстро взобравшись, заставила животное танцевать и взвиваться на дыбы, а затем поехала около носилок мужа. Подвели также лошадей Матюрену и Бильбоке. Последний живо взобрался на седло, но Матюрен, недоверчиво поглядев на коня, отошел от него шага на два и, вдумчиво почесывая за ухом, подошел к Летающей Рыбе.

– Разве воспрещается идти пешком?

– Ничего не воспрещается! – отвечал предводитель. – Но каким же образом ты пойдешь пешком? Мы все будем ехать то вскачь, то рысью. Может, тебе лошадь не нравится?

– Лошадь-то мне не скажу чтобы не нравилась. Но взбираться на такую «палубу» я не умею. Мне раз в жизни пришлось испытать такого рода удовольствие. Хотя меня и уверяли, что никакая опасность не угрожает, пока я твердо буду держать руль, то есть я хотел сказать, поводья, однако не успел я отъехать на два кабельтовых от места, как уже потерпел кораблекрушение.

– Так ты не умеешь удержаться на лошади? – с сильным изумлением спросил индеец.

– Сознаюсь в этом, нисколько не стыдясь, – отвечал матрос. – Да я и раньше тебе уже говорил, что рожден на воде и для воды, и эту жидкость признаю своей естественной и родной стихией.