– Думаю, – сказала бабуля, снова сосредоточенно рассматривая карту-пазл, – я когда-то бывала здесь. – Она провела пальцем по Криту, потом по материковой Греции, как будто следуя за каким-то невидимым потоком. – А может быть, здесь… – Ее палец переместился к северной части Турции и двинулся дальше, на север, к Болгарии и Румынии. – Я носила меховую одежду. Однажды нам пришлось разделить одно яйцо на одиннадцать ребятишек. И еще я помню…
– Какое яйцо? – уточнила Ребекка.
Ее вопрос вывел бабулю из транса, и она разочарованно посмотрела на нас обеих:
– Не знаю. Куриное, наверное.
Когда позже тем же вечером я вернулась к этой теме, наблюдая за тем, как бабушка расчесывает волосы перед сном, она как будто совершенно забыла о нашем разговоре.
– У тебя очень милая подруга, – вот и все, что она сказала, глядя на меня в зеркало. – Но она очень уж много болтает. Она не охотница.
Мне так и не удалось ничего больше узнать о бабулиных корнях. И сколько бы самых разных карт и атласов я ни приносила к ней на чердак, все, что нам с ней удалось определить, так это то, что Северную Африку, похоже, многие недооценивают совершенно напрасно.
Из воспоминаний меня выдернул голос Ахмеда, размахивающего перед моим носом спутниковым телефоном:
– Это вас. Джеймс Моузлейн.
Ощутив легкую нервную дрожь, я прижала трубку к уху:
– Простите, что была вынуждена вас побеспокоить…
– Морган! – Голос прозвучал так, словно Джеймс сидел на соседнем сиденье. – Я правильно понял, что вы действительно отправились в Амстердам?
Его вопрос заставил меня поморщиться. Мне хотелось ответить «нет», но я понимала, что тогда последуют другие вопросы, на которые мне отвечать запретили. И поэтому я сказала:
– Скажите, вы очень рассердитесь, если я попрошу вас об одной услуге?
Последовал какой-то шум, похожий на хлопок металлической двери, а потом я услышала, как взревел мотор автомобиля.
– Я в полном вашем распоряжении, мадам, – сказал Джеймс, и по его тону было ясно, что я хватила через край, однако он предпочитает оставаться джентльменом.
– В моей квартире есть аквариум, – начала я. – Я просто забыла упомянуть о нем в своем сообщении. В принципе, какое-то время они могут позаботиться о себе сами…
– Продолжайте.
Я откашлялась, понимая, что требую слишком многого.
– В холодильнике есть корм для рыбок…
Я вкратце объяснила Джеймсу, как именно следует кормить гуппи профессора Ларкина, надеясь, что мой ласковый тон слегка смягчит наглость просьбы.
Когда Джеймс наконец заговорил, я с облегчением уловила улыбку в его тоне.
– Должен признаться, я надеялся на более рыцарские задачи. Почему вы не попросили своих студентов покормить этих несчастных рыбок? У них бы нашлось хоть какое-то занятие на время вашего отсутствия.
И хотя наш разговор закончился на юмористической ноте, тем не менее у меня остался неприятный осадок. Было в Джеймсе что-то такое… некая старомодная прямота, которая заставляла меня всегда быть с ним абсолютно честной. И вот теперь мне приходилось ему лгать, пользуясь его добротой.
Я ведь даже как-то раз за чашечкой кофе рассказала ему о бабушкиной болезни, хотя и понимала, что это непременно наведет его – как и меня иной раз наводило – на мысль о том, что мои гены запятнаны безумием. Но поскольку предательство Федерико до сих пор преследовало меня, я прикрывалась беспечной дерзостью и не слишком заботилась о том, чтобы соблюдать внешние приличия, даже с Джеймсом.
