Хион вынула из сверточка бусы, тяжело подползла на коленях ко входу в святилище, положила подарок. Ярко блеснули красные камни. Отползла назад, зашептала страстно, заливаясь слезами:
– О Исида, отмеченная любовью и милосердием, верни мне, справедливейшая, моего внука. Накажи злодея, укравшего ребенка у матери, лишившего опоры отца, погасившего свет в моих глазах. Измени ветер, заставь корабль вернуться. Верни его, верни, верни![18]
Хион упала на холодные камни пола, сотрясаясь в рыданиях. Полумрак, тишина, таинственность. Сквозь слезы показалось, что статуя шевельнулась. Может быть, Исида хочет ее утешить?
Благими намерениями вымощена дорога в ад.
Утром Алексиона выпустили из каюты. Судно давно было в открытом море. Алексион даже не сразу смог понять, в какой стороне осталась Александрия. Свистел, шумел попутный ветер. Лицо обдавало солеными брызгами. Море бурлило. Было страшно смотреть в его зеленоватую глубину, в которой проносились неясные тени. Были ли это морские чудовища, мальчик не знал, но ясно представил себе, как он невзначай падает в волны и бездонная пучина затягивает его.
Видимо, лицо мальчика изменилось от охватившего его страха, и тут он услышал уже знакомый грубый голос:
– За непослушание выброшу за борт.
Это сказал тот огромный матрос, что ударил его. Как оказалось, он был помощником капитана. Звали его Асур. Массивный торс, суровые черты лица, хриплый голос, дыхание с отвратительным запахом прокисшего вина и разлагающегося мяса.
Но, как ни странно, Алексион не проникся к нему ненавистью, а вот Эшмуназара он возненавидел всеми силами души, хотя купец обращался с ребенком достаточно снисходительно. Скорее чтоб сохранить свой товар в целости, чем из личного расположения.
Долгое время Алексион без внутреннего содрогания и слез не мог вспомнить родной город. Но, как назло, все напоминало его. Выцветший шатер бледно-голубого неба. Плеск волн, запах соли, гниющих водорослей и йода. Закрой глаза и мечтай, что ты дома.
Через месяц корабль подошел к Делосу. Это был маленький скалистый остров, поросший скудной травой, с трудом пробивающейся сквозь камни. Но гавань была обширная, со множеством кораблей. С «Элиссы» перекинули мостки на берег. Вновь заспешили по ним грузчики с мешками зерна. Дощатые мостки прогибались, пружинили под шагами носильщиков.
Алексион одиноко стоял в стороне, прижавшись щекой к борту. Ему было непередаваемо тяжело.
Вскоре на корабль взошел мужчина с худым, озлобленным лицом и пронзительными недобрыми глазами. У мужчины был длинный нос, прорезанные морщинами щеки, тяжелые челюсти. Когда он улыбнулся, приветствуя Эшмуназара, его улыбка заставила вспомнить оскал хищного зверя.
При взгляде на этого человека Алексион неожиданно почувствовал, как у него похолодело в груди, а над верхней губой выступили мелкие капельки пота. Мужчина шел неслышно, ступая худыми, острыми, словно циркуль, ногами по деревянному настилу палубы, а мальчику казалось, он слышит грохот.
Он отвернулся от берега и смотрел теперь только на двух мужчин, разговаривающих на палубе, – Эшмуназара и того злобного, что только что пришел. Мальчик не слышал, о чем они говорили, но сердце его бешено колотилось в груди: он чувствовал, что его будущее, несомненно, будет связано с этим злодеем.
Эшмуназар позвал Алексиона. Тот с трудом перевел дыхание и приблизился, едва передвигая ноги, в какой-то детской надежде своей медлительностью задержать надвигающееся будущее, несомненно страшное.
