Пролазав чащу, возвращаешься на еле различимую дорожку и торопишься обратно. Возле трухлявых пней попадаются грибы и ягоды, правда, для благородных грибов время не подошло. Кое-где торчат бледные поганки на тоненьких ножках или ярко-красные осанистые мухоморы. А бывает, встретишь белесо-коричневый, вытянуто-округлый, точно лампочка гриб, с морщинистой кожурой. Проткнешь этакий гриб прутиком, а из него дым идет! Не знаю, что это за гриб такой удивительный, но всякий его в подмосковном лесу встречал. Изредка наткнешься на мясистую, наверняка червивую сыроежку, а из сыроежек, даже если насобирать с полведра, толкового супа не сваришь. Когда выныриваешь из лесной тени на залитую ярким светом полянку, невольно жмуришься. Лес в любое время года хорош. Выйдешь на прогулку – и вся накипь с сердца долой! Ходишь по лесу, очищаешься, здоровеешь, и мысли дурные где-то далеко остаются.
– Никита Сергеевич! – послышался голос. – Ау!
– Ау! – недовольно отозвался Хрущев, ругнувшись про себя: «Кого черт несет?!»
– Это я, Серов! – прокричал Иван Александрович, выглядывая из-за куста бузины. – Ну и забрались вы в чащу, ей-богу!
– Тебе чего?
– Пришел по старту ракеты доложить.
Председатель КГБ наконец добрался до Первого Секретаря.
– Запустили, Никита Сергеевич, без сбоя пошла! – во весь рот улыбался генерал. – С восьмого-то раза!
– Неполадки устранили, Королев прямо расцвел.
Хрущев внимательно посмотрел на генерала.
– Не угодила в болото?
– Ни в коем случае. Теперь будем летать!
– Когда повторный запуск?
– Через две недели.
– Вот через две недели посмотрим, радоваться или нет.
Хрущев отмахнулся от назойливого комара. Шляпа его была сплошь в паутине.
– Здорово вы вымазались, – помогая стряхнуть со спины хрущевской куртки налипшую дрянь, проговорил Иван Александрович.
– Отзынь! – Первый Секретарь резко развернулся к генералу. – Главное, Ваня, дальность. Нам Америку за хвост ухватить надо. Ну, что стоишь? Иди теперь со мной, гуляй!
– Пойдемте.
– Королеву передай привет. А Челомей что?
– Трудится.
– Значит, полетела! – Никита Сергеевич потряс длинной палкой.
Серов следовал по пятам.
– Как тебе Шелепин? – спросил Никита Сергеевич, отшвыривая палку, которая при очередном нажиме подломилась.
– Прыткий, по-моему.
– Не будешь прытким, все проспишь. Не нравится тебе, значит?
– Ни он не нравится, ни ваш Семичастный.
– Комсомол! – проговорил Никита Сергеевич, – им после идти. Пока мы в своем уме, надо на смену лучших подобрать.
– Не уверен с лучшими! – буркнул Серов.
– На целине, Ваня, какое дело развернули! Гудит целина! А кто там впереди? Комсомол!
– Это вы, Никита Сергеевич, дело развернули. К Брежневу я лучше отношусь, а эти двое – молодо-зелено!
– Ладно, идем гулять, воздухом дышать, может, грибы хорошие попадутся. Я вчера лисичек набрал.
5 июля, вторник
Леля примеряла платье, привезенное отцом из Парижа. К платью прилагались и туфельки, которые на этот раз оказались совершенно впору, а то из бельгийской командировки ни одна пара обуви не подошла. А еще Павел Павлович подарил дочери магнитофон. Прелюбопытнейшая вещь! Леля прекрасно пела, теперь она сможет записывать и себя, и папочку, который совсем не умел петь, а лишь заунывно перечитывал свои доклады перед выступлениями. Папуле тоже магнитофон пригодится. И конечно, можно будет подурачиться с друзьями, записав всякую белиберду. Одно плохо, что был он крайне велик и тяжел!
