Давайте говорить откровенно. Что остается от приговских виршей за вычетом легенды об их несметном количестве и образа эстрадного шута, то есть – в книге? В лучшем случае – снабженная косноязычными «предуведомлениями» смесь средней руки ирониста с эпигоном обэриутов. К худшим же вполне применимо высказывание Мандельштама по адресу Алексея Крученых: «…есть же на свете просто ерунда»!
Творения Ры Никоновой и ей подобных по большей части вообще не переносимы на бумагу, это не литературный, а сценический жанр[2].
Ну а об опусах вроде нарезанного из бумажек дождичка как-то вообще неловко говорить, до того они наивны.
Разумеется, не все так просто. Есть и другие авторы. Есть, например, Лев Рубинштейн, чьи лучшие тексты, будучи перепечатаны удобочитаемым образом, являются (на мой, по крайней мере, взгляд) весьма интересными поэтическими произведениями. С другой стороны, придуманное им эстрадное чтение этих текстов с библиотечных карточек, перекладываемых в процессе чтения из стопки в стопку, неплохой театральный ход (хотя, к примеру, появление сопровождаемых молчанием пустых карточек, должных обозначать паузу, при повторении этого приема выглядит достаточно простодушным). Но трудно понять, зачем следует смешивать два этих ремесла – литературу с эстрадным номером. В этом смысле меня разочаровала долго ожидавшаяся и вышедшая наконец в Петербурге его книга «Регулярное письмо», графически воспроизводящая всё те же карточки. Она как бы отсылает нас к концертной версии как к основной. Но в таком случае было бы последовательным не книгу печатать, а выпускать видеокассету. И числиться не поэтом, но автором-исполнителем оригинального жанра. А то получается что-то вроде песенника.
Повторяю: как раз в данном случае поэтический текст временами – есть. Беда то, что у подавляющего большинства других подобных экспериментаторов он или откровенно плох, или вообще отсутствует. Но это-то печальное большинство и стремится всего более зачислить свои опусы по поэтическому ведомству (именно по поэтическому – романом, или, что было бы логичней, пьесой, или, скажем, цирковой репризой почему-то раздачу зрителям бумажек а-ля та же Ры Никонова – есть у нее и такой номер – никто не называет). И в журналы эту продукцию несут не в отдел эстрады или «Умелые руки» (если уж вырезан бумажный дождик), а именно в отдел поэзии. Видимо, поэзия всего беззащитней.
А секрет ведь прост. Один уважаемый мною, хотя и противоположных взглядов критик на мои аналогичные приведенным выше соображения с обидой заметил: «Вы говорите о том, что это не поэзия, а подразумеваете, что вообще не искусство!» На что пришлось возразить, что дело, быть может, обстоит как раз наоборот: авторы подобных опытов стремятся утвердить их под ярлыком «поэзия», чтобы заодно они оказались и под титлом «искусство».
Однако неинтересно говорить долее о том, чего нет. Лучше вернемся к тому, что есть, – к случаю, когда за игрой и театрализацией угадывается и поэзия.
Помимо упомянутых выше причин увлечения зрелищным (и «зрительным») преподнесением поэтических текстов, у нынешнего к тому и другому пристрастия имеется и еще одна объективная причина, связанная с литературной судьбой заметной части действующего поколения поэтов. А именно: долгая отчужденность от печатного станка.
Правда, многие из них, в том числе и поэты замечательные, утверждают, что никакого желания печататься в годы своего андеграундного бытия вовсе не ощущали. У меня нет ни малейшего повода сомневаться в искренности этих утверждений, однако поверить в то, что их авторы не заблуждаются относительно собственных ощущений, я все же не могу. Хотя бы по той простой причине, что как только это сделалось возможным, все они принялись публиковаться, и даже весьма широко. И это очень хорошо.
