Он отступил, пропуская дочерей внутрь дома. Младшая дочь, Сара, быстро обняла его, пробормотав:
– Привет, папочка.
– Привет, милая, – Рид закрыл за ними дверь, запер ее и снова набрал код сигнализации, прежде чем обернуться к Майе. – Пробки или нет, вы должны сообщать мне, когда опаздываете.
– Неврастеник, – пробормотала она в ответ.
– Прошу прощения, – удивленно моргнул Рид. – Кажется, ты путаешь невроз с беспокойством.
– Ой, да ладно, – парировала Майя. – Ты не выпускаешь нас из виду уже несколько недель. С тех пор, как вернулся.
Она, как всегда, была абсолютно права. Рид всегда был чрезмерно заботливым отцом и ситуация лишь усугубилась, когда его жена и их мать Кейт умерла два года назад. В последние четыре недели он стал буквально супер-опекающим, болтающимся за ними повсюду и, если быть честным, наверное, даже стал пытаться руководить их действиями.
Но он не собирался признавать это перед дочерями.
– Мой милый, дорогой ребенок, – произнес он с упреком. – Когда ты войдешь во взрослую жизнь, тебе придется понять одну жестокую истину – иногда ты ошибаешься. И это то, что произошло прямо сейчас, – ухмыльнулся Рид, но Майя не проявила никаких эмоций. Он часто пытался снять напряжение в отношениях с детьми юмором, но старшая дочь не переняла эту черту характера отца.
– Как угодно, – она вышла из прихожей и направилась на кухню. Девочке было всего шестнадцать, но она уже была потрясающе умна для своего возраста. Иногда Риду казалось, что это может даже навредить ей. У Майи были темные волосы отца и склонность к драматизму, но в последнее время она все чаще впадала в подростковую депрессию или же просто капризничала… Вероятно, все это было вызвано постоянными переездами Рида и явной дезинформацией о событиях, произошедших месяц назад.
Сара, младшая из сестер, поднялась по лестнице наверх.
– Я начну делать уроки, – тихо сказала она.
Оставшись в прихожей наедине с самим собой, Рид вздохнул и прислонился к белой стене. Его сердце постоянно болело за девочек. Саре было четырнадцать и в целом она была веселой и милой, но всякий раз, когда всплывал вопрос о событиях, произошедших в феврале, дочь замолкала или вовсе покидала комнату. Она совершенно не хотела говорить об этом. Несколько дней назад Рид пытался сводить ее к психотерапевту, то есть нейтральной третьей стороне, с кем она могла бы обсудить этот эпизод (конечно же был запланирован врач из ЦРУ). Но дочь отказалась, просто ответив: «нет, спасибо». А затем развернулась и вышла из комнаты, прежде чем Рид успел хоть как-то среагировать.
Его раздражал тот факт, что приходится скрывать правду от своих детей, но это было необходимо. Помимо Управления и Интерпола, больше никто не должен был знать правду, которую он сам открыл чуть больше месяца назад: Рид был агентом ЦРУ, работающим под псевдонимом Кента Стила, так же известного в определенных кругах в качестве Агента Зеро. Ему был установлен экспериментальный подавитель памяти, заставивший напрочь забыть о существовании Кента и его работе практически на два года, пока устройство не вытащили из черепа.
Большинство воспоминаний из жизни все еще оставалось загадкой. Они были заперты где-то в глубинах разума, потихоньку просачиваясь, словно протекающий кран, каждый раз, когда мелькала какая-то словесная или визуальная подсказка. Засчет некорректного удаления подавителя памяти пострадала лимбическая система и воспоминания не смогли вернуться сразу. Сам Рид в основном радовался этому. Учитывая, что ему уже удалось вспомнить из жизни Агента Зеро, он сильно сомневался, что хочет вернуть все целиком. Самым большим переживанием теперь стало то, что в его памяти могло всплыть нечто такое, о чем даже Кент никогда не хотел вспоминать. Какой-то ужасный поступок или болезненное сожаление, с которым Рид Лоусон не сможет продолжать нормальную жизнь.
