Даже ее отчетливый эгоцентризм как бы размяк, утратил холодную кристаллическую жесткость.
Вероятно, Наташкино зелье имеет не задокументированную функцию – при регулярном и длительном употреблении оно омолаживает не только тело, но и душу. Точнее сказать, эмоциональную матрицу – смывает с нее наслоения и наледь, возвращая в исходное состояние, к «чистому истоку».
«И сказал Он, что это хорошо…»
Щурясь на красные зори, покрывавшие Берлин, я набрал номер Динавицера. Ответила Соня.
– Ой, дядя Миша! Здрасьте!
– Шалом, Софи!
– Хи-хи… А вам маму или папу?
Ответить я не успел – властная Алина рука завладела радиофоном.
– Ой, Миша! Привет!
– Шалом, Алечка! – сказал я, посмеиваясь.
– Ой, этот Изя… Вечно со своим «шаломом»! А Соня такая повторюшка… Тебе Изю? Изя!
«Аля не меняется! – умилился я. – Всех ставит на пути истинные!»
– Чё там? – донесся недовольный голос Динавицера.
– Тебя! Мишенька звонит.
– Мишенька… – передразнил Изя, и заорал, хватая «трубку»: – Шалом, «Мишенька»!
– Ой, Изя, ну что ты за человек такой… – послышался Алькин отзыв.
– Исраэль Аркадьич, – заулыбался я, – ви таки будете завтра у себе дома?
– Будете! – жизнерадостно ответил Динавицер. – Если не выгонят!
Не дослушав Алькин комментарий, я весомо сказал:
– Дело есть, важное. Надо будет обмозговать.
– Не вопрос! А… Что? Тут Алька интересуется: один придешь или с Риткой?
– С Риткой.
– Всё! Таки ждем!
– Ну, давай…
– Таки давай!
Отложив радик, я пару минут глубокомысленно смотрел в потолок, соображая, идти мне в бассейн или не стоит. Ленивая натура рассудила, что тащится куда-то глупо, ежели душ под боком.
Я разделся и пошлепал в ванную – поклоняться Мойдодыру.
Струи воды хлестко били по коже, а мне почему-то думалось о пустыне Негев. Забавно…
Я столько бонусов израильтянам накидал, а сам ни разу не ступал по Земле Обетованной, перекрестку народов, рас и разумных видов!
Жмурясь от брызг, я рисовал в воображении ветхозаветные пески, древние развалины, источенные ветром, но даже не представлял себе, что ждет меня в реале.
* * *
– Когда мы уезжали, я заметила, что у Инны глаза на мокром месте… – излагала Наташа, встряхивая слипшимися волосами. – Мало посушила… Кончики влажные.
– Да ладно, высохнут! – легкомысленно отмахнулась Рита. – И что Инна? Молчала, как партизан?
– Не-а! Говорит, опять копалась в прошлом, жалела, что с Видовым жила, и вообще…
– Вот видишь, как… – вздохнула Гарина. – Она жалеет, а я радуюсь. Не брось Инка Мишу… Не знаю, что было бы, как бы я жила. Тимоша тогда шипела мне: «Чего ждешь? Отбей Мишу!» А я же гордая! Фыркаю, да нос деру – еще чего, буду я за счастье бороться!
– Думаешь, я лучше? – хмыкнула Ивернева. – Дональд… Зачем он мне нужен был? Ведь не любила же, просто позволяла себя любить! Нет, Дон добрый, заботливый… Бестолковый, конечно, да они там все такие. Но ведь, по сути, я поступила точно так же, как Инна – не вышла, а сбежала замуж! Думала, что так Мишу скорее забуду. Ага…
– А я еще вас вдвоем оставляла, – виновато усмехнулась Рита. – Видела же, как тебя к Мише тянет, и все равно… Я как будто наказывала его за тот секс с Инной. И это было гадко.
– Нет, ну почему, – слабо запротестовала Ивернева.
– Гадко, гадко… – вздохнула Гарина. – Знала же, что Миша устоит, что не изменит – и мучала вас обоих.
– А ну тебя, Риточка, не выдумывай! Мы с Инкой скитались по жизни десять лет, мы стали немного другими, зато теперь всё сложилось наилучшим образом, «задача трех тел» решена! Не измени Инна Мише, она, быть может, так и осталась с ним. Зато ты страдала бы. И я бы его не встретила. А если бы встретила? До тебя, до Инки?
