Я застонал, морщась и задавливая утробное рычание.
– Вот же ж гадство какое! – вырвалось у меня. Снова бедная Лиза одинока, снова жизнь кувырком… – Сколько ж можно!
– Да вообще! – тонко поддакнула «Росита».
Мы вошли в лабораторию. Тело Боуэрса успели унести, лишь на полу белел страшненький рисунок – меловой контур. Последний из оперов, хмурый, набычившийся мужчина средних лет, остриженный под новобранца, вполголоса допрашивал заплаканную Пухову.
– Итак, он подарил вам кольцо примерно в восемь тридцать, – настойчиво бубнил он.
– Да… – вытолкнула Лиза уставшим и безжизненным голосом. – Лит… Его не было целый месяц, а в субботу он вернулся из отпуска. Позвонил вечером… ну, и мы договорились встретиться сегодня утром… Прямо здесь, на работе.
– А позже? – приставал следователь. – Позже вы виделись с убитым?
Женщина закрыла глаза, зажмурилась крепко, но слезы все равно покатились.
– Да… – всхлипнула она. – Где-то в полдесятого… На втором этаже. Лит был какой-то… очень задумчивый. Мне даже показалось, что он расстроен. Или напуган… Но я тогда ни о чем его не спрашивала, просто сказала, чтобы приходил к нам на чай, девчонки пирожки принесли, он их любит… Любил… А Лит… Заверил меня, что придет обязательно, только сначала кое-что проверит, и придет. Если дословно… Он сказал: «Я должен кое в чем убедиться». И… И всё. Лит ушел. Больше я его не видела… Живым…
Я сжал зубы, неприязненно глядя на опера, и тут милицейский чин реабилитировался в моих глазах: накрыл своей пятерней безвольную Лизину ладонь, и сказал, тихо, но жестко:
– Мы обязательно найдем того гада! Обещаю вам.
Пухова слабо улыбнулась и кивнула, моргая слипшимися ресницами.
– Товарищ Векшин, – Марина обратилась к оперативнику строгим официальным голосом, – вы просили информацию по сотрудникам…
– Да-да, товарищ майор… Слушаю вас.
«Росита» кивнула.
– Первыми на работу вышли Валентина Кибрит, наша буфетчица, и Зинаида Знаменская, уборщица. Затем пришли еще восемнадцать человек… Впрочем, двое из них явились уже после одиннадцати. Вот список.
– Ага… – хищно протянул Векшин. – Вайткус… Вэ Корнеев… Я Корнеева… Ядвига? Ага… Киврин… Панков… Почкин… Пухова… Спасибо, товарищ майор. Будем искать!
Вторник, 8 декабря. День
Центральная Атлантика, борт «Ка-29»
7-я оперативная эскадра оставила за кормой многие мили студеных морей, тяжелые свинцовые волны и суровый посвист ледяных ветров. Нынче вокруг синели теплые воды.
Гирин усмехнулся, глядя на океанский простор с высоты полета – рокочущие лопасти «вертушки» приподняли его над флотской суетой.
– Как идут, а? – довольно проворчал контр-адмирал Мехти, выглядывая за дверцу дежурного «камова».
– Да-а… – отозвался капраз, поправляя наушники.
Лишь оторвавшись от уровня моря можно оценить всю мощь «Атлантической» эскадры. Два больших авианосца, «Ульяновск» и «Свердловск», шли посередке ордера, «Новороссийск» и «Минск» – на флангах. Замыкали строй тяжелые атомные «Орланы» – «Калинин», «Фрунзе» и «Дзержинский», а впереди резали волны хищные длиннотелые «Атланты» – «Москва», «Комсомолец», «Октябрьская революция» и «Варяг». Чуть сбоку громоздился огромный УДК «Севастополь», а между кораблями 1-го ранга затесались эсминцы типа «Сарыч», парочка остроносых БПК, большие морские танкеры «Днестр», «Нева» и «Кама»… Две атомарины крались в глубине.
– Целый флот… – затянул адмирал Колмагоров, комэск. – Мать моя Родина…
