Никольская въехала на подземную парковку новой многоэтажки. Я заплатила водителю, а он вынудил меня записать его номер, предлагая звонить ему если что. «Если что» видимо означало: «когда будешь готова выкинуть бабки на ветер».
Судя по всему, она здесь и живет. И что теперь? Буду выслеживать её в надежде, что она себя выдаст? На своих двоих особо не набегаешься.
Я уселась во дворе дома, контролируя не только выезд с парковки, но и парадные. Прикинула процент участия Никольской в исчезновении Борьки и затосковала — напрасно теряю время. По моим предположениям выходило не больше десятка, но и десять заставляли сидеть в чужом дворе.
Выгнал меня оттуда дождь. Я заскочила в кондитерскую «Краля», там меня и застал звонок от Платова. Пришлось выметаться. Разговаривать по телефону, когда на тебя в упор смотрит продавец неэтично, к тому же, она, похоже, уличила меня, что я всего лишь пережидать дождь зашла. Я встала под козырьком и прижала трубку.
— Привет, ты звонила? — Я подтвердила и тоже поздоровалась. — Извини, не успел тебя предупредить, но у меня нашелся инвестор в Москве, сегодня встретиться не смогу. Собственно, я уже здесь, только с трапа сошел.
Он ещё раз извинился, на что я заметила:
— Ты мне ничего не должен. Всё в порядке, наберешь, когда вернешься.
— А ты где, не пойму, что за шум?
— Дождь, просто дождь и я гуляю под ним. До скорого!
— Целую, — сказал он и быстро добавил, боясь, что я нажму отбой: — Не вздумай простудиться!
Я отключилась. Зараза! Вот тебе и поторопись!
Вернулась в пустой дом. Отсутствие старика выглядело странно, не любитель он покидать логово. Странностей полно и без этого, но сейчас я продрогла настолько, что соображала с трудом. Забралась под душ и долго поливала себя теплыми, почти горячими струями воды.
Согревшись, налила себе чаю с лимоном, включила телик, чтобы хоть кто-то говорил. Забралась на диван общей комнаты, подогнув под себя ноги, и обхватила кружку двумя руками. В студии собрался народ, с упоением поливая грязью друг друга, под вздохи и аплодисменты толпы. Когда чай был допит, а Валентина Петровна дала понять невестке, что та блудница вавилонская, охарактеризовав её более емким словом, вошел старик. Сбросил с себя дождевик, повесил его у входа и повел плечами: «бррр». Замер, осознав работающий телевизор и плавно повернул голову.
— Кого хрена ты тут делаешь? — увидел меня.
— Он сегодня не может. — Выражение лица Пантелеича не сулило ничего хорошего, и я посчитала нужным пояснить: — У него инвестор.
— Кажется, ты не совсем понимаешь значимость этого дела.
Он, словно подкрадываясь, приближался. Я вдавила голову в плечи, инстинктивно пряча шею, казалось, он меня сейчас ударит. Хотя, с чего я это взяла… рукоприкладство ко мне никто не применял. Тот эпизод с шей был единственно скверным. Он подошел, выдвинул стул и поставил его ровно напротив. Уселся, сложив одну руку на стол, а потом провел по нему, смахнув несуществующие крошки.
— Девочка, ты пойми, — подался вперед. Голос вкрадчивый, мягкий, я не спешила выдыхать. — Мне происходящее тоже не нравится, но нужно собраться с силами и завершить дело. Люди на нас рассчитывали, мы не должны их подводить. Люди эти опасны, ссориться с ними нельзя. Это может закончиться скверно для нас.
«Для нас» он подчеркнул особо. Всё, разошелся, сейчас не остановишь. Я обхватила свои колени и отвернулась к окну. Вступать с ним в диалог, во время припадка лекций, бесполезно, следовало просто выслушать. Он говорил и говорил, что-то уговаривающее, ласковое и когда я уже почти расслабилась, бухнул ладонью наотмашь по столу.
