Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики - страница 121

В Германии 1930-х гг. крестьянская жизнь, прославлявшаяся нацистскими аграриями, не была архаичной фантазией. Социальная реальность, которую она описывала, была более чем живой. Хотя германскую экономику начала XX в. принято считать современной, динамичной, передовой и способной на конкуренцию в глобальном масштабе, на самом деле заметное меньшинство германского населения вплоть до 1950-х гг. по-прежнему кормилось за счет земли, причем во многих случаях в условиях чрезвычайной отсталости[490]. Согласно переписи 1933 г., в сельском хозяйстве трудилось не менее 9 млн 342 тыс. человек, что составляло почти 29 % рабочей силы в стране. И помимо крестьян, не имевших других занятий, еще многие миллионы немцев частично кормились со своих мелких земельных участков, либо разводили дома свиней и кур[491]. По данным этой же переписи, 32,7 % населения страны проживало в сельских поселениях, имевших менее 2 тыс. жителей. Если прибавить к этим людям тех, кто жил в небольших рыночных городах (населенных пунктах, имеющих право организовывать рынки, но не городской устав и право на самоуправление. – Прим, ред.) с населением от 2 тыс. до 20 тыс. человек, то эта доля дойдет до 56,8 %. Но эта статистика не в состоянии донести до нас, насколько отсталой была жизнь многих немецких крестьян еще и в 1930-х гг. В этом отношении более показательны фотографии. На сделанных в межвоенный период групповых снимках учеников сельских начальных школ мы сплошь и рядом видим ряды босоногих детей, чьи родители были слишком бедны для того, чтобы обеспечить их обувью – по крайней мере на лето[492]. Снимки полевых работ изображают изможденных стариков, сгорбившихся над примитивными плугами, в которые впряжен тощий скот[493]. Сенокос, жатва, молотьба, такое грязное и тяжелое занятие, как сбор урожая картофеля и свеклы— все это делалось вручную. И в то время как половина германского населения жила в непосредственной близости к деревне, многие другие еще хранили память о недавнем переселении в город. Сам Гитлер решил начать Mein Kampf с рассказа о том, как его отец, «сын бедного селянина», перебрался в Вену из гористой провинции Нижняя Австрия и получил место чиновника, но после выхода в отставку поселился на ферме «рядом с рыночной деревушкой Ламбах <…> тем самым замкнув круг своей долгой и трудолюбивой жизни возвращением к корням предков»[494]. Нацистская аграрная теория с ее напыщенной и расистской риторикой на тему крови и почвы и высокопарными идеями о будущем немецкого крестьянина не была атавистическим покровом, наброшенным на современное индустриальное общество. Нацизм, и в качестве идеологии, и в качестве массового политического движения, представлял собой порождение общества, все еще находившегося в переходном состоянии.

Маниакальная одержимость Гитлера темой еды также была связана с актуальными для Германии проблемами. Со второй половины XIX в. Западная Европа не знала голода – в значительной степени благодаря тому, что она имела возможность эксплуатировать новые обширные заморские источники снабжения. Однако Первая мировая война вернула вопрос об обеспечении продовольствием в повестку дня европейской политики[495]. Британская и французская блокада, не приведя к откровенному голоду, все же сумела вызвать в Германии и Австрии эпидемию хронического недоедания, на которую часто возлагают вину за смерть не менее чем 600 тыс. человек