Централ. Могила Ленину - страница 19

– Ленин крепыш снаружи и дух сильный, но ослаб он в тюряге, иммунитет слабый, ему витаминов надо, фрукты, овощи, лимончик погрызть и оклемается.

– Так я брякну «позвоню» своим и затянем витаминов и Годе подговорю, чтобы затянул витаминчиков,

– Эй Годе кончай на бабу свою материться, подойди, есть разговор. Годе послушно отключился от разговора с женой и кинулся к шконке Шкета.

– Слухай сюда братка, обратился сурово к Годе. Нашему брату плохо и нужна помощь.

– Чем могу брат, Годе с интересом смотрел на Шкета.

– Твоя благоверная когда соберет дачку «передачу», маякни чтобы лимончиков, апельсинчиков и овощей каких нибудь для салата, ах да, укропчика и петрушки, зеленого лучка. Я понимаю, на дворе февраль месяц и все дорого, но спасать нашего брата дело святое, заключил Шкет.

– Базара не услышишь брат, с грузинским акцентом парировал Годе. Завтра все будет, уже звоню жене и удалился на свой шконарь.

– Вот еще что, обратился к Могиле Шкет, тебя хапнули при костюмчике и не место здесь для такого прикида, сейчас мы тебя приоденем из общего бондяка (сума, баул) и достал из под своего шконаря огромный баул набитый вещами, обувью, мыльно-рыльными принадлежностями, порывшись, достал спортивный костюм и кроссовки, футболку и резиновые тапки. Все было новое и муха не сидела, Могила сначала хотел отказаться, мол не из бедных и пока может обойтись и без этих вещей, на что Шкет даже не стал слушать и сказал строго.

– Это от братвы и от души, так положено, из бондяка выделять, сегодня тебе братва дает а завтра, если сможешь сам положишь в обшее, дело святое. Пацаны которые на зону едут много вещей оставляют, там ведь робу таскать а вольные прикиды пропадут в вонючих подсобках, зачем пропадать, когда лучше братве от души оставить и другим помощь. Ты примерь и не возражай, в хате в глаженных штанах не ходят, это для этапа или на суды ездить. Могила не стал возражать и поблагодарил Шкета и всю братву за подгон, переодевшись заметил, все как на него было сшито.

В этих вещах Могила и чалился весь срок и когда откинулся не стал выбрасывать, хоть и были уже поношенные и протертые по этапам и централам, постирал и хранит до сих пор, напоминание о прожитом среди настоящих людей а не вольных блядей. Шкет взглянул на переодетого Могилу и воскликнул,

– Ну ты красавец, прямо щас на гульки можешь тяпать, да дверь заела и замок не открыть, придется потерпеть брат, пока мусорки не выпустят, шучу.

– Нормальный прикид, поддержали остальные Могилу. Не ожидал он такого теплого и дружеского отношения от сокамерников, но как говориться не место красит человека а человек место, всегда добрый в душе Могила протягивал руку помощи самым разным людям, даже не задумываясь о какой-то выгоде, воспитание и перипетии жизни не озлобили, не проникла гниль в душу, хотя многие, кому помогал Могила по воле, просто плевали ему в душу в место благодарности, но и эти моменты не расстраивали и принципы менять не приходилось. Вот и в этой хате не пришлось никому ничего не навязывать, потому как его приняли как родного и делились всем от души. Все в хате было общим и никто не шухерился «прятался» от всех или чтобы крысить (красть у своих) что от братвы, это западло в людской хате. От таких раздумий оторвал Шкет, которому не терпелось рассказать о себе и подозвал Могилу присесть на шконарь.

– Я мастерить люблю разные безделушки из хлеба, так время убитваю и не замечаю как летит, телека здесь отродясь не было, в других корпусах разрешают затянуть а в спецуре (спецблок) нет, читать я книжки не любитель и в школе троечником был а слепить из хлеба четки запросто слеплю и сажей покрашу, он достал из коробочки заготовки. Могила присмотрелся и ахнул, такие формы и даже инкрустация на четках из мякоти черного хлеба просто произведение искусства.