– Соберись, Татьяна. Случилось несчастье…
Его слова повергли меня в шок, и почему-то мне сразу захотелось бежать. Я и побежала, в чем была – в шортах поверх купальника – я побежала с такой быстротой, как будто от этого зависела моя жизнь – или как будто где-то в глубине души я еще надеялась спасти Сергея. "Глупость какая-то! Сережа не мог утонуть! Кто угодно, только не он!" – такие мысли вертелись у меня в голове, когда я выбежала из лагеря, пробежала мимо погранзаставы и с разбегу стала карабкаться по шедшей почти отвесно вверх тропе, чтобы срезать значительную часть пути. Наконец, запыхавшаяся и ободранная – тропинка, которой уже давно почти не пользовались, заросла колючками – я выскочила на верхнюю дорогу, и тут меня подобрали Антонов и начальник биостанции Максим на "муравье" 1. Пока мы бодро тряслись по колдобинам, нас обогнал выкрашенный в защитный цвет уазик пограничников, в котором я заметила Тахира Рахманова.
Мы приехали на место происшествия почти самыми последними. Сергей лежал у самых трибун, полуприкрытый брезентом; растолкав стоявших вокруг него и тихо между собой переговаривавшихся мужчин, я подошла к нему и стала на колени, чтобы лучше его рассмотреть. Машинально я отметила, что на нем была та же самая майка, в которой он был вчера. Да, Сергей был мертв, в этом не было сомнений; но, в отличие от других мертвецов, которых я имела возможность наблюдать, смерть его не испортила и не исказила его черты – наоборот, на его лице было написано какое-то умиротворение, которое никогда не было ему присуще при жизни, и это делало его почти красивым. Широко распахнутые глаза глядели в небо; я нагнулась, чтобы их закрыть – я помнила, что глаза у умерших полагается закрывать – но тут меня оттащили в сторону. Кто-то из тренеров завел меня в тренерскую и предложил мне сигарету.
Теперь мне забавно – если только можно применить такое фривольное слово к тем трагическим обстоятельствам – вспоминать свои реакции и поведение в тот памятный день. С одной стороны, я никак не могла примириться с тем, что Сергей, который еще вчера так нежно и чувственно меня целовал, жар чьего чересчур живого, так хорошо мне знакомого тела воспламенял меня через одежду, теперь уже не живет. С другой стороны, я чувствовала себя какой-то ущербной и бесчувственной оттого, что я, как мне казалось, не испытывала должного горя от смерти мужа, хотя и бывшего. И, наконец, меня страшил тот момент, когда я должна буду сесть в машину скорой помощи и сопровождать его тело в Новороссийск, а потом и еще дальше, в Москву. Как ни странно, именно это меня расстраивало больше всего – как будто, соприкоснувшись со смертью, я всеми силами старалась отодвинуть ее подальше от себя и о ней не думать.
Коля Антонов напоил меня чаем и рассказал, как было дело. Впрочем, рассказать он мог очень немногое. Вчера вечером они с Борей, молодым тренером-стажером, вернувшись на Озеро (и встретив нас с Сергеем по дороге), рано улеглись спать, не дожидаясь возвращения Чернецова. А сегодня утром, проснувшись, он обратил внимание на необычное поведение зверей – они явно беспокоились. Коля пошел проверить, в чем дело, и увидел Сергея. Дверца вольера была не заперта, а только полуприкрыта, и лодка, которую они обычно использовали, чтобы добраться до вольеров морских львов и котиков, свободно дрейфовала по акватории. Они с Борей подтянули ее багром к берегу, сели в нее и вытащили из воды тело, в призрачной надежде, что Сергей жив, и совсем позабыв о том, что могучий самец-сивуч может быть опасен и что он же, вполне вероятно, повинен и в гибели своего тренера. Но сивучи, на вид перевозбужденные, не подплывали к людям, а старались держаться от них подальше.
