CH917 - страница 2

Раз-раз-раз-раз. Теперь надо как-то разгребать дела, на ходу перекраивая сетку дня. Пока же любые логические цепочки утопали в жиже. Раз-раз-раз. Во-первых, аспирин. Денис спешно, почти лихорадочно сбрасывал одеяло, напяливал джинсы, засовывал ноутбук в сумку. Тем временем жижа вязко спускалась по телу, обволакивая каждую клеточку.

Бегая по квартире с куском пиццы в одной руке и стаканом, кристально пузырящимся волшебной пластинкой, он чувствовал легкий смрад внутри. Ему не терпелось очиститься от него: выпить, абсорбировать, удалить – и обновиться. Но с ширящейся досадой он все тверже понимал, что это не бодун. Это стыд.

Так было всегда. На стороне отца – непоколебимый, светлый, рафинированный порядок. На стороне Дениса – жизнь, то и дело ускользающая из рук и плюхающаяся в самые досадные обстоятельства. Граница между ними вырисовывалась с поразительной четкостью: не только по сути, но и в пространстве-времени.

В первой, отцовской, половине – детство Дениса в закрытом городе. Там пятиэтажки стояли уютной шеренгой вдоль полупустой улицы Ленина. Там у воинского мемориала всегда оказывались свежие цветы. Там новогоднюю елку щедро украшали огромными несъедобными конфетами. Там стригли лужайки и убирали окурки (если они вообще появлялись). Там в магазине «Продукты» ароматно пахло хлебом, а на сдачу давали сочные ромовые бабы. Наконец, там работал научный центр особого значения – настолько особого, что ромовые бабы не исчезали, а окурки не появлялись даже в самые лихие годы.

На кухнях спокойно и легко говорили обо всем, кроме работы. Продукция НИИ и цехов оставалась за невидимой и нерушимой стеной умолчания. Вокруг получали научные степени, должности, премии (щедрые), но кому и чем именно служили лаборатории, не проникало даже в зону сплетен. Такие правила игры впитывались с молоком матери, но осмысливались лишь годы спустя.

Пока же Денис проводил дни в играх с одноклассником Антохой и его братьями, это не имело значения – было лишь безопасной, знакомой и предельно понятной декорацией. Денис всегда знал, что дядя Карим, сосед по лестничной площадке, обязательно шутливо протянет при встрече: «Ну, здорово, идальго!». Знал, что утром в автобусах до центра полно народу, а днем – почти никого. Знал, что понедельник дома на ужин обязательно будет борщ, в среду – плов, а в воскресенье – котлета по-киевски.

В половине Дениса – его жизнь после переезда в большой город, когда ему исполнилось двенадцать. Все совпало. Его отправили жить к тетке и учиться в «хорошей математической школе». Город, дом, еда, лица – вокруг менялось все, причем именно в то время, когда менялся сам Денис. Он понял это сразу, только оказавшись на вокзале, когда, в ожидании тетки, разглядывал витрину ларька. Золотое, черное, серебристое; Leys, Coca-Cola, Orbit; слепящие пакеты, банки, пачки – все то, что отец именовал дрянью, предстало под сдавленный глас невидимого диктора и гул могучей толпы. Он чувствовал, что теперь он – почти взрослый – действует сам, а перед ним – большой удивительный мир, спрессованный и помещенный под стекло…

Две половины пробегали перед глазами контрастными полосками. Денис, взмыленный и ватный, трясся в метро. Отец, наверное, сейчас ждет, пока состав мерно замедляется, приближаясь к вокзалу. Денис неудобно ныряет одной рукой в карман за телефоном, держась другой за поручень. Отец сидит, сложа руки на собранном заранее чемодане, и смотрит на последние столбы. Денис выдавливается из вагона и ныряет в поток, захватывая глазами указатель. Отец смотрит на часы, надевает пальто, выдвигает ручку чемодана и направляется к выходу. Денис форсирует поток. Отец аккуратно спускается из вагона. Денис опаздывает уже минут на пятнадцать. Отец оказывается на перроне ровно в 13:25. Денис подбегает. Сверяется с сообщением: второй вагон, без десяти два. Оглядывается: отца нет. Где-то под ребрами мелькнуло странное облегчение, но его тут же перебили страх и смущение. Звонок: «Привет, я в здании вокзала».