Мы говорим человеку: вот видишь, Он же изменил мою жизнь. Собеседник отвечает: да, изменил. Да, христианство твое может пригодиться на то, чтобы перестать быть таким негодяем, каким ты был раньше. И может быть, это имеет смысл. Но и при этом относительно того, что нас ждет за смертным порогом, мы с тобою по-прежнему равны, ибо равно не знаем ничего. Всего-навсего, что ты мне можешь рассказать и показать, это то, что ты пытаешься лучше жить (да и то не всегда удается), но ты никак не можешь засвидетельствовать две вещи: что Иисус действительно дал тебе жизнь вечную, и что дать ее мог только Он и больше никто и ничто.
Логичная концовка. На этой точке мы начинаем разводить руками: мол, вольному воля, спасенному рай. Не хочешь не верь. Действительно, заставить поверить нельзя, а понятные подтверждающие свидетельства всегда будут недостаточными.
Но хуже другое. А сами-то мы, христиане, сталкиваясь раз, другой и третий с трудностями своего свидетельства, с его принципиальной ограниченностью, не начинаем ли постепенно переключаться лишь на то, что дал нам Господь для нынешней жизни? Вот пример из очень хорошего эссе Ильи Стогова «Страсти Христовы». Книга обращена к человеку неверующему или прохладному, написана с умом и сердцем, может кого-то задеть за живое. Но вот, несколько пространная выписка из ее концовки.
«Если вы состоите в браке, то, наверное, знаете: суть супружества не в том, чтобы достичь чего-то этакого, а в самом супружестве. Просыпаться и радоваться тому, что рядом с тобой тот, кого любишь. На протяжении дня делать друг другу приятное. Вечером вспоминать о пережитом вместе и говорить: «Спасибо, что ты была со мной». И слышать в ответ: «А тебе – что ты со мной». Христианство очень похоже на счастливый брак. Христианство – это путь. Долгая жизнь рядом с кем-то другим. Можно уйти в горы или пустыню, достичь высот самопознания и просветления и стать великим йогом. Но христианином так не станешь. Христианин – это тот, кто не бывает один. Христианин это тот, кому нужны другие. И особенно – Другой…
История, которую христианство рассказывает миру, – это притча о блудном сыне. Этот юноша оказался там, где и должен был оказаться: в объятиях отца.
А вы?
Ответ на вопрос, что изменилось после Голгофы, прост. Для сына изменилось все. Он пережил главное приключение своей жизни. А для тех, кто вместе с ним пас свиней на чужбине, но отказался возвращаться домой, – для них все осталось прежним. Сын услышал самые прекрасные слова на свете… А свинопасы этих слов не услышали. Они и годы спустя продирали глаза по утрам, чувствовали привычный запах и шли пасти свиней. В их жизни ничего нового не произошло. И уже не произойдет».
Но автору здесь возразит само Евангелие: в том-то и дело, что произойдет. Произойдет нечто довольно страшное. Нечто потрясающее. Не будут все свинопасы годами спокойно протирать по утрам глаза. Когда-то наступит и последнее утро мира! И об этом Христос говорил нередко, один раз уже буквально с крестом на плечах, а потом и после своего воскресения.
Впрочем, Илья Стогов выразил здесь чувства многих христиан. На сумасшедших апокалиптиков насмотрелись все. Страшилок о страшном суде и вечном воздаянии грешникам наслушались тоже. Уже не раз убедились, как эти страшилки и пугалки плохо действуют на людей, как бы компрометируя здравые христианские идеи в очах относительно здравомыслящих членов современного общества. Уже все христианские проповедники поняли, что современного человека страхом вечных мук ко Христу не приведешь. И лучше уж ему сказать о блудном сыне и о том, как эта история может с хорошей стороны повториться в его собственной судьбе.
