Прельщенный красою,
Младой пастушок
Горячей рукою
Коснулся до ног.
И вмиг зарезвился
Амур в их ногах;
Пастух очутился
На полных грудях.
А. С. Пушкин, «Вишня».
Наконец, когда стремительно достиг он губами рыжевато-пушистого лобка, Беата стала затаскивать его на себя. Йона поддался, расстегнул верхние пуговки халатика и обнажил восхитительную, налитую матово-белую с голубыми прожилками грудь, торчком увенчанную небольшими розовыми, словно лилии, налитыми сосками. Покрывая поцелуями её нежную шею и грудь, Йона расстегнул гульфик, вошёл промеж сладчайших ножек, словно изгнанный из Эдема Адам, и безудержно погружался в нирвану. Эльжбета, как и старшая сестричка, стонала и сопела и, впопыхах стягивая с него брюки, сзади ласкала его оголяемые ягодицы, промежность и ноги, прижималась сосками к спине и обметала её поцелуями.
И вот все трое, раскованные и уже полностью нагие, жадно и беспрестанно предались взаимным ласкам, и когда прекрасная юная нимфа Эльжбета увидела готовность малыша, она с вакхическим стоном вовлекла его в себя и, как необъезженная кобылица, понесла своего седока. Когда поостыл первый пыл, они уложили Йону на спину и, вертя в ладошках, с неподдельным любопытством со всех сторон рассматривали его еврейский фалькон, играли им и болтали всякие интимные глупости. Волшебный вечер со сказочными наядами голубился в нескончаемых объятьях. Две райские гурии, они самозабвенно одаривали его неземными ласками. Йона порхал над ними, погружался в их глубины, достигая дна, и всё существо его ликовало и упивалось той негой и сладострастием, что дарили эти восхитительные античные богини.
«И он показал на свой зебб и спросил: «О госпожи мои, как это называется?», – и все так засмеялись его словам, что упали навзничь, и одна из них сказала: «Твой зебб», – но он ответил: «Нет!» – и укусил каждую из них по разу. «Твой айр», – сказали они, но он ответил: «Нет!» – и по разу обнял их…»
«Но тут Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи»97.
2019.04.10
Двери
Она вызывала во мне бешеное желание. Неукротимое. Не то, чтобы была она красавицей в обычном понимании того времени, когда окружающие говорят: «Какая красавица!», – так или иначе поводя головой или сладострастно причмокнув, или же, напротив, оторопев от изумления, лишь проводят взглядом. Не была она классическим образцом красоты или эллинским её типом – фигура, ножки… Она была такая… спортивного типа девчонка с короткой стрижкой, немного мальчишеским лицом: таким задиристым, подзадоривающим, с искоркой в глубоко посаженных синих глазах. Её всё – такое небольшое, но выпуклое, ладненькое, замшевое, светлое – источало непреодолимое притяжение, отключая мозги и оставляя лишь желание прильнуть. Порыв броситься без оглядки, мобилизующий налившееся кровью и страстью тело, всё же не без труда подавлялся, можно сказать, благодаря полученному строгому родительскому воспитанию и усвоенным приличиям. Мы не были знакомы, увы, и, натурально, белокурая Богиня не обращала на меня – четырнадцатилетнего толстенького мальчика – внимания, как бы я ни пялился на её проходящие мимо и без промедления удаляющиеся круглые коленки. Она жила где-то в нашем околотке, но попадалась на глаза не часто: впервые промелькнула после того, как я был изгнан с последней смены пионерлагеря и вернулся домой на новое место жительства. Во всяком случае, не замечал знакомых мне парней и девчат среди почти всегда её сопровождавших друзей и подруг. Но каждое её появление невольно до предела натягивало во мне тетиву, и образ её потом всплывал, беспокоя воображение.
