– Андрей Давидович! Давидыч!!! Ну что же ты!!!
Наконец ему удалось справиться и со снегом, и с паникой. Карабин каким-то чудесным образом снова оказался у него в руках. Тогда Низовский снова узрел своего врага. Совсем рядом он видел чернеющую, продолговатую дыру в том месте, где у обычного человека располагается нос. Враг снова сидел в седле. Конь под ним шёл медленно, прядал ушами, часто и глубоко втягивая в себя морозный воздух. Всадник лежал на его шее, всматриваясь в белесую пелену снегопада. Он явно боялся Низовского, но убивать не хотел – острое лезвие алебарды и дуло карабина торчали над его левым плечом. Показалось ли Низовскому или действительно было так, но темные провалы под надбровными дугами так же были пусты и черны. Враг несколько долгих мгновений смотрел в лицо Низовского и ни разу не моргнул. Преодолев предательскую дрожь в руках, Низовский совместил перекрестье прицела с переносьем врага. На курок жал по всем правилом науки стремительно, но плавно и порадовался собственной меткости – пуля угодила точно между глаз, проделав в черепе врага ещё одно, аккуратное отверстие. Вторая пуля нашла цель одновременно с первой. Табунщиков целился в шею, но попал в грудь. Пуля рассекла ремни. Карабин и алебарда беззвучно упали в снег. Враг распахнул рот, раскинул на стороны руки, словно желая ухватиться за стволы ближайших дерев. Конь выскочил из-под него и резко принял вправо, уходя от их с Табунщиковым прицельного огня.
Тогда в дело вступил Мытарь. Этот, похоже, задался целью последние мгновения своей жизни посвятить истреблению Низовского. Он расстрелял в него весь рожок и не напрасно. Первые шесть путь били по промерзшему сосновому стволу выше головы Низовского. На его кроличий треух сыпались смолистые щепы. А последняя пуля, срикошетив, ударила его в правый бок. Низовский не почувствовал боли. Он даже подумал поначалу, что свинец застрял в плотной и толстой подкладке его ватника. Так он думал несколько секунд, пока телу его не стало тепло и влажно. Боль пришла позже. Отуманив зрение, затмив разум, она исторгала из его глотки пронзительные вопли. Низовский слышал стон, и вой, и зубовный скрежет, оскудевшим остатком сознания изумляясь: неужели это он, Андрей Низовский, способен издавать столь громкие и причудливые вопли? От мучений его избавил высокий, белобородый человек, сложением и повадкой очень похожий на своего же тощего коня. Это он с медсестринской сноровкой влил в рот Низовского умопомрачительно-горькое пойло. Горько-вящужий вкус зелья на несколько мгновений сделал Низовского немым. В уши словно натолкали ваты – такой плотной показалась ему наступившая тут же тишина. Лишь где-то совсем рядом очень тихо и жалобно стонал человек. Ещё один раненый? Низовский вдохнул холодный воздух, ожидая возобновлений боли.
– Заткнись уже, – проговорил белобородый Колдун. – Не то на твои вопли все окрестные волки сбегутся. Рана плохая, но болеть пока не будет. Помучаешься ещё.
Казалось его тело полностью утратило чувствительность. Низовский словно парил на легчайшем облаке. Глупейшее из желаний вдруг посетило его в такой ответственный момент: захотелось вспорхнуть над верхушками заснеженного леса, посмотреть, каков же он сверху, этот грешный мир. Хотелось сделаться пилотом. Нет! Рукотворные крылья слишком быстры. А Низовскому желалось плавного парения. Обернуться бы чернокрылым вороном иль белоснежным облачком, мельчайшею снежинкой, наконец. Низовскому необходимо посмотреть, что творится окрест. Может быть, в последний раз.
