Читать онлайн Наталья Русинова - Чародей из Серого замка

За Богумилом пришли, когда солнце вовсю клонилось к закату, а из-за корявых, как душа грешника, туч выползала чахлая луна. В дверь постучали, точнее, робко поскреблись.

– Милсдарь, там это… стражники внизу, хотят сопроводить вас в усадьбу. Говорят, с вами лично господин Синекур знакомиться желает, – пролепетал стоящий на пороге мальчишка, что час назад подавал ему внизу в трактире запеченное вепрево колено с горчицей, такой ядреной, что от нее до сих пор свербело в носу. Еда была хороша, а малец, которого хозяин отправил обслуживать гостя, трясся так, что Богумил пожаловал ему сверх платы медяшку – за усердие.

Поди не каждый согласится даже за большую мзду обслуживать колдуна, борющегося с нечистью поганой, да чудищами. Богумил понимал – к нему отправили самого бесполезного работника, которого в случае чего не жалко. Видно же: слабый, недокормленный, ключицы из ворота застиранной рубахи выпирают, руки тонюсенькие, как у девки. Но стоит, держится, блюдет лицо трактира. «Золотые головы» в Бродянике не зря считались лучшим заведением в округе.

Богумил невольно вспомнил себя в этом же возрасте. Семью кметов, где праздничными были те редкие дни, когда отчим не пил. Тогда матушка улыбалась чаще, пела детям колыбельные, пекла тестяных «уточек» с собранной в окрестных лесах ежевикой. Были деньки, да…

В подполе, когда отчим впадал в злобное хмельное буйство, они прятались намного чаще.

А потом матушка застудилась, полоща белье на речке, и померла, трех дней не прошло. А через сутки после похорон явились ведуны из Серого замка. Назывался он, конечно, по-другому, но дети, двое темноволосых мальчишек и девчонка – рыжая конопушка, этого не знали. И человек, которого они всю жизнь любили и почитали, хотя, справедливости ради, не за что было его ни любить, ни почитать, продал отпрысков за три злотых чернокнижникам в услужение.

С тех пор минуло почти двадцать лет. Миленка так и осталась в замке, где юнцов растили, как будущих воинов против нежити. И да, учили среди прочего и чернокнижию, ведь надо уметь разбираться и с последствиями наведенных злых чар. Вышла замуж за одного из писарей и, кажется, была счастлива. Во всяком случае, ходила довольной, румяной, справно одетой и не битой. Муж ее хмельным брезговал, потому Богумил был за младшую сестру-егозу спокоен.

Брат Вацлав погиб прошлой зимой случайно – поехал на пару часов в соседние Малые Топи, проредить поголовье болотных кочечников, а нарвался на букавца, насмерть поранившего его огромным изогнутым рогом.

А сам он, Богумил, нынче едет в Чаросвет по указанию повелителя Царьграда, выслеживать штригоя. Проклятый упырь налетел, откуда не возьмись, среди бела дня, что для их кровососьего племени и вовсе дело неслыханное, скогтил младшую дочку короля Феофана и унес в горы. Искали девчонку неделю. Нашли только изуродованную голову.

Феофан чуть с ума не сошел от ярости. Собирался сам ехать за штригоем в поход. Советники во главе с верховным наставником Серого замка Радагастом Мудрым отговорили.

«Тут не грубая сила нужна, повелитель. Погубит вас упырь, коли поедете вдогонку с отрядом, передавит в пути по одному. Сильна тварь, раз уж ей дневное светило не помеха. Тут нужны опыт, хитрость и холодный расчет. Горе же туманит рассудок, заставляя забыть об осторожности. Останьтесь. Я знаю, кого послать, он и один справится. На рожон не полезет, будет внимателен. Привезет вам голову паскудника», – пообещал Радагаст.

И вот теперь Богумил в дороге уже неделю. Ехал в одиночку на пегой норовистой кобыле Жарехе, ночевал один раз в трактире с клопами, которых удалось вывести из одежды только заклинанием Священного Огня, два раза – в избах, что топили по-черному. Селяне боялись нелюдимого черникнижника в зеленом камзоле, подбитом дорогим бархатом (дублет, рукава которого были окованы серебром против нежити и природных нечистецов, Богумил надевал только перед боем), но препятствий не чинили. Отлично понимали: до градоправителей с их защитой далеко, до ксендзов с их молитвами – тоже. А упыри с незаложными покойниками и прочей пакостью – вон, за околицей.

Однако Бродяник оказался селом большим и зажиточным – был здесь и небольшой храм, и неплохая мыльня, и веселый дом с гулящими девками (все заведения находились на одной улице), и даже свой пан, шляхтич Синекур, которому жители платили оброк. Наверняка уже услышал о молодом колдуне, прибывшем в город с королевской грамоткой. В документе наказывалось препятствий обозначенному лицу не чинить и всячески содействовать в его стремлениях. Наверное, одичавший в глуши пан решил на диковинного гостя поближе глянуть. Не каждый день столичные колдуны улочки Бродяника узорчатыми сапогами с серебряными набойками топчут.

Богумил расчесал темно-каштановые волосы пятерней, затянул их кожаным шнурком в короткий хвост и со вздохом покосился на кровать, где лежала чистая рубаха.

«Не сейчас, – думал он. – Пан – не девка, чтобы нарядным к нему идти. Узнаю, какого лешего он хочет, и сразу в бани. А потом – к бабам, злотого хватит, чтобы весь их притон выкупить на ночь. Возьму троих, самых красивых, чтобы зубы были целые, сиськи размером с дыню, и бесы плясали в глазах. Прикажу, чтобы спать мне всю ночь не давали, ласкали без устали…»

Богумил с сожалением вынырнул из сладостных мечтаний, нацепил на еще не снятый камзол пояс с двумя клинками и шагнул к порогу комнаты.

– Ну, малец, веди. Посмотрим, что там у вас за пан Синекур.

*

Усадьба выглядела богато, но запущенно. Вокруг дома с потрескавшимися мраморными ступенями и колоннами загадочно шелестел мрачный сад с давно не стриженными деревьями и кустами, в кронах которых цвиркали горластые птахи. А состояние живой изгороди было таким, что впору заводиться лесовикам. Богуслав на всякий случай перепроверил, точно ли взял с собой вдобавок к обычному стальному кинжалу еще и серебряный.

В подворье около усадьбы пана Синекура играли свадьбу – длинный и сутуловатый конюх Вячко брал в жены кухонную девицу Агнешку, румяную и пухлую, но очень скромную в поведении. В невесть откуда взявшемся белом платье, расшитом жемчугами, она напоминала тестяную опару, грозящую вот-вот выползти из кадушки.

– Папенька ей красоту сию на один вечер пожаловал, из сокровищницы, – шепнул Богумилу сын Синекура, молодой Лешек. Он был уже изрядно пьян, и лицо его, очень похожее на лошадиное, раскраснелось от выпитого. Лешек залпом осушил вторую бутылку вина, стоявшую на праздничном столе, наклонился к сидящему рядом колдуну и смрадно выдохнул в ухо. – Потом сам же с нее это все снимет.

Богумил поморщился. Право первой брачной ночи было не в диковинку не только в Чаросвете и его окрестностях, но и во всем Полесском королевстве. Да что греха таить – он сам родился аккурат через восемь месяцев после того, как мать, совсем еще молодую и красивую, прямо со свадьбы забрал в замок пан Яцек Збруев, владевший их деревенькой, и не выпускал из опочивальни почти шесть недель. Да, нарушил все возможные королевские указы, наплевал на увещевания ксендза, просившего вернуть жену законному мужу. Только шляхтич на своих землях и царь, и Бог, кого бы он стал слушать?

Видимо, от настоящего отца и передался Богумилу магический дар, что позволил ему стать одним из самых толковых охотников за нежитью во всем королевстве. Ни сестра, ни брат колдовское ремесло полноценно освоить так и не смогли. Но благодарности колдун не испытывал. Наоборот – будь его воля, он бы всех этих затрапезных сельских панов перевешал вдоль тракта, ведущего из Царьграда в Чаросвет, и пусть бы висели, пока ноги их не обглодают дикие звери, а глаза не выклюют вороны.

К селянам Богумил, впрочем, тоже не испытывал особой приязни. Дикие, невежественные, боящиеся собственной тени, верящие во что угодно, только бы оправдать собственное скудоумие. А еще терпеливы до тошнотворной одури. Колдун наблюдал, как после венчания Агнешку, едва успевшую охладиться квасом в пристройке около кухни, повели в усадьбу. У дверей ее дожидался пан Синекур, отвратительный толстый старик. Ковылял он с трудом, и подойти к гостю с королевской грамоткой не соизволил, лишь передал заверения в своей приязни и приглашение остаться на празднике.

Однако на пухленькую молодку у него прыти, видимо, хватило. Будет лежать на шелковых простынях, как полудохлый водяник в высохшей от летнего зноя реке, а девчонку заставит себя ублажать, поганец мерзкий. И жених новоявленный стоит истуканом, вслед Агнешке смотрит, лицо каменное, пальцы на руках побелели от напряжения. Сжал бы ладони в кулаки, да нельзя – выпорют на своей же конюшне, не сделают скидку на праздник…

«Сдохли бы вы все поскорее от пьянства своего да мерзости, – думал Богумил, потягивая вино из стакана аккуратными глотками. Подливать себе добавки он строго запретил. – Что я вообще здесь делаю? Лучше бы мне сейчас в мыльне голову и пятки чесали».

На усадьбу тем временем опускались сумерки, густые и влажные, пахнущие медом, смородиновым листом и чубушником. В кронах деревьев за спиной нежно твинькал соловушка. На другом краю длинного стола сидели стражники, хмельного в рот не брали, но яствами угощались наравне со всеми. Напротив них пощипывал за бочок жареного гуся ксендз из ближайшей часовни, приглашенный провести венчание.

Селяне плясали под звуки скрипки, на которой играл полупьяный музыкант, и не обращали никакого внимания на происходящее вокруг. Только около растерянного жениха стояла девочка лет десяти в узорчатом сарафане, поглаживая его по плечу и что-то ласково бормоча.

– А эту уже я возьму, когда чуть подрастет, – тут же похвалился изрядно захмелевший Лешек. – Я таких, как Агнешка, не уважаю, толстомясых. Пусть ее конюх немытый трахает. Я стройных люблю, чтобы титьки в ладонь влезали, а не поперек пуза висели. Есть тут одна такая, третьего дня на службу устроилась, Аннушкой зовут. Не девка – цветочек! Волосья чернющие, ниже пояса, на руку в постельных утехах наматывать – самое оно. Глаза синие, личико – как небо над болотами поутру. Оттащу ее сегодня за косу к себе в опочивальню, погляжу, везде ли она такая сладкая и розовенькая.

И молодой шляхтич с прихрюкиванием заржал. Богумил едва сдержался, чтобы не дать ему в морду.

– А если жених у той девицы есть, не чета конюху? – все же спросил осторожно.

– Ну и что? – фыркнул Лешек. – Перетопчется. Все эти смерды живы только нашей с батюшкой милостью. И бабы их – тоже. Захочу – засеку до смерти, захочу – до смерти же заласкаю. Я шляхтич, имею право. А если и сдохнет к утру – мне-то что? Выплачу штраф в казну, пусть на мои деньги богадельни при храмах содержат, старухи тамошние мне все грехи отмолят…

Скрипач на пару минут перестал играть, опрокидывая в себя кружку с пенной брагой. Селяне остановились, и тут ухо колдуна уловило едва слышимый стон. Кто-то натужно мычал в летней пристройке около кухни, за закрытыми дверями. Богумил вскочил на ноги. Ему не хотелось даже двигаться после дальней дороги, но слушать блевотные речи хмельного паныча не хотелось еще больше.

Селяне опасливо расступились перед худощавым темноволосым мужиком в дорогом узорчатом камзоле и с кинжалами на поясе. Ну его к лешему, чернокнижника, сглазит еще. Посмотрит на бабу какую, а у той речь к утру пропадет или понос с кровью начнется.