– Ну вот, – сказал я кисло, – английские деятели культуры просят разрешения посетить расселения кобызов, ознакомиться с особенностями их культуры. Обычное дело, но Всеволод Лагунович и тут увидит происки империализма.
Карашахин спросил хмуро:
– А вы не видите?
– В упор не вижу, – ответил я сердито. – Обычная практика. Не так уж много осталось на земле народов, что все еще цепляются за свой язык, веру, имена, традиции. Все спешат перейти на английский, вот Татарстан переходит на латиницу, Башкирия… А просится к нам всего лишь какая-то группа по культурным связям. Не парламентарии, не члены конгресса.
– Все еще впереди, – произнес Громов зловеще. – Накаркаете.
– Это Карашахин накаркивает, – указал я. – Нельзя во всем видеть происки…
Павлов сказал неприятным голосом:
– Да, всего лишь культурные связи, пробный шар. Но абсолютно ясно, что вернутся в Англию с докладом, что кобызы – дружественный к Англии народ, который надо всячески поддерживать и оберегать от злых русских.
Забайкалец сказал тоскливо:
– И начнется это давление по линии ПАСЕ, ЮНЕСКО, МАГАТЭ, ФИДО, ОБСЕ, НАТО, СЕАТО, МВФ…
Сигуранцев кивал, только при каком-то слове насторожился, но Забайкалец перечислял и перечислял инструменты, которыми можно любую страну вздернуть на дыбу, а не то что согнуть в нужную позу, и он помрачнел, как и все в комнате. Павлов прав, кончилась короткая эра абсолютной независимости государств, когда любой взгляд расценивался как вмешательство во внутренние дела суверенного государства. Сейчас отвечают: да, вмешиваемся! Человечество едино, мы у себя в благополучной стране не можем смотреть спокойно, когда рядом угнетают наших сородичей, то есть людей. И неважно, что в ответ оттуда кричат, что это у нас благополучная, а у вас угнетение, это мы должны к вам вмешиваться, главное в другом: границы уже почти рухнули, существуют только для передвижения больших армий, а вот так вмешиваться вроде бы можно и даже нужно.
Я проговорил как можно тверже:
– Я не понимаю, почему мы должны расценивать визит английских культурологов как угрозу нашей стране. Похоже, мы инстинктивно рассматриваем все как угрозу, особенно этих несчастных кобызов, что естественно…
– Угроза? – спросил Сигуранцев живо.
Я поморщился:
– Восприятие как угрозы. У нас демографическая пропасть, уже редкая семья заводит больше одного ребенка, на этом фоне кобызы выглядят угрозой… Надо ли вам объяснять прописные истины, почему в семьях кобызов уже во втором поколении будет по одному-два ребенка?
Забайкалец сказал невесело:
– Турки и курды, переселяющиеся в страны Западной Европы, – одно, а кобызы – другое.
– Но почему? – спросил я. – Почему для них особые законы?
– Турки и курды во Франции и Германии – всего лишь переселенцы, а кобызы – народ. Целый народ, что сейчас в стадии пассионарности. Я бы даже сказал, в самой высокой стадии! Для них это – прекрасно, для всех окружающих – опасно. Просто смертельно опасно. Мы просто забыли в своем невежестве, что когда наступали чрезвычайные обстоятельства, то люди плевали на все юридические законы и даже морали и поступали… чрезвычайно. Когда по средневековой Европе прошли две чумы вслед за разрушительными войнами, папа римский декретом разрешил мужчинам брать в жены столько женщин, сколько смогут прокормить и обеспечить. Всем одиноким женщинам предписал рожать от кого угодно, мол, все – дети Божьи. Да, так было! С разрешения и настойчивого побуждения церкви. Этими чрезвычайными мерами удалось поднять численность населения до прежнего уровня… А тем временем потихоньку отказывались от чрезвычайщины, вернулись к строгим нормам единобрачия…
