Читать онлайн Андреа Пьянкастелли - Чары Медузы Через Призму Искусства, Мифа И Легенды

Андреа Пьянкастелли

ЧАРЫ МЕДУЗЫ ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ ИСКУССТВА, ИСТОРИИ И МИФА

@ Andrea Piancastelli, 2017

@ I edizione Andrea Piancastelli, 2017

Все права сохранены

Перевод с итальянского: А. И. Клименко

В случае возникновения вопросов обращаться по адресу: wordsassistant@gmail.com

© Roberto Bocchini, фотография на обложке, 2020

Иллюстрации взяты из свободных сетевых источников

Умереть - вот это значит притвориться, потому что тот, в ком нет жизни, - лишь подобие человека.

Шекспир[1] [i]

[i] [1] ШЕКСПИР, У. Генрих IV, (Цит. по: ПСС в 8 т. / У. Шекспир. [пер. Е. Бируковой]. - М.: Государственное издательство "Искусство". - Т. 4 (Прим. переводчика)

Медуза: между искусством и мифом

Введение

I. Архаичные Горгоны

II. Художественные повороты

III. Классическая эпоха

IV. Эллинистические и романские Горгоны

Заключение: Бессмертная Медуза. Fascinum двусмысленности

Что было до Медузы: между мифом и историей

Введение

Заключение: Сила Медузы. Fascinum тайны

Библиография

МЕДУЗА: МЕЖДУ ИСКУССТВОМ И МИФОМ

Существует связь между словом и изображением, оба они передают человеческое мнение и мировоззрение. Можно увидеть миф в искусстве и можно прочесть искусство в мифе. Я берусь говорить об одном мифе, в котором важно видеть, важно смотреть в глаза; о мифе, который своим взглядом оставил греческих поэтов почти бессловесными, неспособными описать его. Единственного взгляда такого персонажа, как Медуза, оказалось достаточно: принимая во внимание скудость сведений, полученных нами при изучении многих письменных источников, можно сказать, что этот миф предоставил слово искусству.

Определений мифа много, и все они разнятся, в зависимости от мнений огромного количества ученых, изучающих миф как таковой; мы здесь придерживаемся исследований Р. Отто[1][i] В греческом языке основной смысл слова “mythos” - это “красноречие”, нечто сказанное. Первым автором, который использовал термин “mythologia”, был Платон; для философа это слово означало “рассказывать истории либо о них говорить”. Таким образом, слово “mythos” приобретает смысл “нечто рассказанное в форме повести”, “история”. Но, конечно, не все истории являются мифами: под мифами обычно подразумеваются “традиционные истории” - точно так же и древние греки словом “mythoi” отсылали к традиционным историям о богах и героях.

Появляются тогда и греческие боги: мифологическая традиция ведет речь об их подвигах, приписывая им имена и соответствующие функции, физическую внешность и совокупность поступков, обусловленных их человеческим обликом. И поэты своими гимнами, теогониями и песнями, восхваляющими поколение богов, подготовили пантеон, которому уготовано было стать столь же “традиционным”, сколь и миф.

Если обратиться к исследованию К.О. Мюллера[2][i], вымышленный мир и реальность, - идеальное и реальное, - в мифическом повествовании часто оказываются тесно связанными, и чем древнее миф, тем плотнее в нем слит реальный элемент с вымышленным миром. Это подтверждается также тем фактом, что новости, вполне исторические, часто рассказывают о тех же обстоятельствах, что упомянуты и в мифах. Таким образом, миф, согласно К.О. Мюллеру, мог произойти от истории; но также мог быть и выражением веры в богов Греции, выражением культа, коль скоро влияние, которое в подобных рассказах оказывают божественные сущности, остается постоянным. Потом к истории и религии еще в античные времена могли добавиться “этические” идеи, которые представляли собой основу для законов и обычаев и которые нашли свое воплощение в мифах. Имея у своих истоков реальность и религиозность, миф, к тому же, приобретает ценность для каждой мыслительной и поэтической деятельности, являясь убедительным средством передачи информации.

Миф рождается из реальности, но переосмысленной человеком, поэтому мифы не являются ни единообразными, ни логичными, ни внутренне связанными; они разнородны и изменчивы, как человеческая душа, их создавшая. Но верно и обратное: следуя за развитием греческого человека, миф отражает процесс рационализации реальности и окружающего мира; символизируя идеи, миф способствует появлению мира, который воспроизводит сам себя, - миф делает это с помощью повествования через слово. Таким образом, вырисовывается упорядоченная вселенная, где живут боги со своими четко установленными и разграниченными полномочиями и сферами влияния, - вселенная, параллельная вселенной обычного человека; являясь в своем роде сверхчеловеческим уровнем реального, этот мир, созданный человеком, служит средством “самоутверждения” собственного статуса как разумной и реальной личности.

Однако человеку остается сознание, - приглушенное, - нерациональности и изменчивости собственной души. Это пугает, ужасает, поскольку никогда нет уверенности, что это состояние не захватило все целиком. Так, вокруг большой олимпийской семьи продолжает существовать множество фигур меньшего масштаба, которые с трудом поддаются классификации как божественные сущности. Они занимают пограничные пространства и иногда воплощают беспокойный кошмар и нависший хаос в форме разрозненного ряда мифических общностей, таких, как Гиганты и Циклопы; эти фигуры помещены на периферии пантеона, а, следовательно, исключены из культа.

В числе последних находится и Медуза. Двусмысленный daimon[3][i], который вызывает душевное потрясение, внутреннее содрогание в тот момент, когда кто-то на него смотрит. И коль скоро слово не может описать такое чудовище, искусство умудряется сделать это очень убедительно, так как то, что вызывает подобное потрясение, может быть его именем, но неразрывно связанным с его обликом. На Медузу надо смотреть, Медуза смотрит на нас. Иконографическое следование за страхом перед проявлением чего-то неконтролируемого и неописуемого - это искусство второго “я” героя, искусство двойственного начала.

[i] [1] OTTO, Р. Священное. Об иррациональном в идее божественного и его соотношении с рациональным. - СПб.: Издательство СПбГУ, 1976[i] [2] MÜLLER, K.O. Prolegomeni zu einer wissenschaftlichen Mythologie. - Göttingen, 1825[i] [3] daimon, или демон (с др.-гр.) - здесь: собирательное название сверхъестественных существ или духов, занимающих низшее по сравнению с богами положение, которые могут играть как положительную, так и отрицательную роль. (Прим. переводчика)

I.

АРХАИЧНЫЕ ГОРГОНЫ

Рис. 1

Медуза, рельеф кикладической амфоры из Фив, 670 г. до н. э., Париж, Лувр.

Изобразительные источники в первое время запечатлевали одну лишь голову Горгон (горгонейон[1][i]). Иконография чудовища в самом начале не представляет точной иконографической схемы, но предлагает разные типы, в целом, чудовищные, которые характеризуются взглядом, устремленным прямо на зрителя, и большими глазами. К концу VIII в. до н. э. относится образец глиняной маски из Тиринфа, отождествляемой с одной из тех Горгон: она демонстрирует большие растопыренные уши, выпученные глаза и рот со звериными клыками. Маска была найдена вместе с другими в колодце для жертвоприношений, который связывают со святилищем Геры; сейчас маска находится в Археологическом музее в Неаполе[2][i]

Рассматривая эти первые изображения Горгон, легко прийти к заключению, что Медуза появляется как маска. Поясним сейчас понятие маски. Если использовать определение Х. Пернета, маска - это “в прямом и привычном смысле слова, фальшивое лицо, за которым прячутся, чтобы скрыть свою подлинную сущность”[3][i] Таким образом, это средство для того, чтобы перестать быть самим собой: надевая маску, воплощают силу, облик которой принимают, чтобы обладать соответствующими качествами. Это перевоплощение, дарованное человеку божеством, проявляется так, что последнее завладевает служителем культа целиком, делая его неузнаваемым и вызывая отчуждение собственной его личности. Так, между человеком и богом происходит обмен, - идентификация, которая отдаляет человека от его природы, чтобы приблизить к иной природе воплощенного божества.

Но если мы внимательно рассмотрим извлеченную в Тиринфе маску, - одно из первых произведений искусства, изображающих Горгону, - то сможем заметить, что отсутствуют прорези для глаз: действительно, лицо Медузы - это маска, но ее надевали на себя не для того, чтобы изобразить божество; культы, связанные с Медузой, неизвестны.

Рис. 2

Терракотовая маска Горгоны Медузы,VI-Vвв. до н. э. из храма Диктейского Зевса в Палекастроне, Крит, Археологический музей Гераклион.

Углубляя наш анализ, отметим и другую функцию маски: испугать. Пиндар описывает Горгону как фигуру, наводящую ужас, обладающую смертоносной силой, которая от нее распространяется повсюду[4][i] Поэтому, однако, особая функция Медузы заключается не просто в испуге, - но в смерти от оцепенения перед ее ужасным взглядом. Застывшая неподвижность - характерное качество всех масок; но в мифологеме Медузы данная функция усилена, она проявляется как действие сверхчеловеческого существа, - посредством облика, который производит подобный эффект, даже будучи отделенным от тела. Маска и Горгона неразделимы, они тождественны. Медуза - это маска, она изначально могла существовать сама по себе, без надевающих ее людей. Придать страху форму - это попытка облечь его в плоть и кровь, конкретизировать его и, как следствие, сделать его терпимым. Можно, пожалуй, сказать, что первые произведения искусства, следовательно, появились не от потребности почитать божество или добиваться милости от невидимых сил, но, скорее, от необходимости развеять могущество мертвых. Религия и искусство могут иметь, таким образом, общий исток: потребность заручиться поддержкой извне[5][i]

Терракотовая маска Горгоны Медузы,VI-Vвв. до н. э. из храма Диктейского Зевса в Палекастроне, Крит, Археологический музей Гераклион.

Маска скрывает, маска пугает, однако, главным образом, она создает связь между человеком, который ее носит, и существом, которое она представляет. Так, в своем архаичном использовании маска, как раз из-за ее застывшей неподвижности, устанавливает взаимосвязь, прежде всего, с мертвыми. Она создает связь между живыми и мертвыми - одни трансформируются в других; это инструмент объединяющей трансформации: в отрицательном смысле - поскольку она уничтожает разделяющие границы: в данном случае между живыми и мертвыми, способствуя появлению того, что было скрыто; в положительном смысле - поскольку такое высвобождение скрытого, забытого или не принятого в расчет, приводит по отношению к носителю маски к отождествлению с ним; в случае с Медузой, однако, объединяющая трансформация становится трансформирующим объединением. Речь идет об отождествлении, которое вместо того, чтобы наложиться, кристаллизуется в момент пересечения взглядов и уподобляется отражению в зеркале