– А что вам до того малого? – Ла Рейни сцепил пальцы между собой и с интересом посмотрел в лицо полковника. – Он в Шатле. Против него выдвинуты несерьёзные обвинения, но всё же он был замешан в делах старшего брата. И оба связаны с шайкой. «Уличные воробьи». Слыхали о таких? Воровской притон под прикрытием приюта для сирот и бездомных. Кюре из церкви Всех Святых опекает их. Но за ниточки дёргает кое-кто другой. Это один из признанных в воровском мире человеков.
– Людей, – небрежно поправил его дю Плесси-Бельер и положил шляпу на колченогий столик рядом с камином.
– Нет, ваша милость. Именно «человеков». Это чисто парижское словечко. Человек – это тот, кто в воровском мире добился признания среди воров и стал вожаком небольшой банды. За ним обычно числится внушительный список краж, а нередко и убийств.
– Вот как? – усмехнулся полковник. – Всякий раз я узнаю что-нибудь новенькое о Париже. Хорошо, я запомню это, мэтр.
– Так вам нужен этот мальчишка? Могу я кое-что сказать вам о нём? Вы можете проявить к нему участие, если пожелаете.
– И каким же образом? – прищурился дю Плесси-Бельер.
– Если намекнёте вашему знакомцу – папаше Мекано – пусть он отдаст приказ тем, кому следует, чтобы мальца отпустили с миром из банды.
– О, так вы и об этом знаете?
– Ваша милость, я получаю жалованье не за просиживание штанов, с позволения сказать, – в маленьких глазках мэтра блеснули огоньки, а на лице появилось выражение превосходства. – Я умею добывать нужные сведения. Обо всём, что происходит на улицах этого города. Понемногу. Скромно пока. Но, как видите, кое-что я уже знаю о порядках, заведённых в парижских кварталах.
– Вы же не служите в Парламенте. Зачем вам? – будто стараясь раззадорить собеседника, поинтересовался дю Плесси-Бельер.
– Я стремлюсь к большему. Парламент – это законы. А я хочу служить в ведомстве, которое будет следить за их соблюдением.
– Блюститель порядка? Префект? Или выше – коннетабль? – усмехнулся маркиз. – Пожалуй, это имеет смысл.
– Минуту, – Ла Рейни прошёлся по комнате, подошёл к двери и резким движением широко распахнул её прямо перед носом у отпрянувшей в испуге хозяйки, которая стояла у порога комнаты с подносом в руках.
– Моя дорогая мадам Блюш! – воскликнул Ла Рейни, выхватив поднос из рук оторопевшей от неожиданности женщины. – Как вовремя! Благодарствую, моя дорогая. Вы – чудо! – он смешно вытянул губы, имитируя воздушный поцелуй, а в следующий миг носком ноги захлопнул дверь, прервав ворчливое замечание хозяйки о ранних гостях и громких разговорах, которые мешают спать добропорядочным жильцам по соседству.
– Итак, дорогой маркиз, – вернувшись к камину, Ла Рейни точно выверенным движением ноги пододвинул к себе столик и поставил на него поднос.
– Здесь холодная утка, свежий хлеб, паштет. Хм, а вот тут у нас соус для утки. Ага! А вот и пирог! – перечислял он блюда скромного завтрака, наскоро собранного для них доброй мадам Блюш. – Это пирог с грушами, вымоченными в меду, – он закатил глаза и поцокал языком. – Рекомендую особо! Этот пирог – лучшее из того, что мне доводилось отведать в Париже. Не нормандский пирог. Увы, нет! Но всё же он достоин внимания.
Он разделал утку, разложил куски мяса на два блюда, щедро полил их соусом и отрезал по паре ломтей хлеба. Затем с такой же ловкостью он разделил и пирог. Выложив равные части на блюда, Ла Рейни с видом художника отступил на шаг назад и полюбовался получившимся натюрмортом.
