– Полагаю, стаканчик подогретого вина будет недурным дополнением к этому маленькому пиршеству, – с этими словами он указал на высокий кувшин, из длинного носика которого поднимался густой пар, отчего вся комната наполнилась пряным ароматом специй.
– Пожалуй, что от горячего вина я не откажусь, – согласился маркиз и вооружился вилкой, чтобы насладиться завтраком.
– Итак, на чём мы остановились? – заговорил Ла Рейни, когда покончил с утиным мясом и с неторопливой методичностью настоящего гурмана принялся намазывать паштет на ломоть тёплого хлеба.
– Я спросил вас о судьбе мальчика, родственника которого нашли забитым до полусмерти в потайном коридоре в Лувре, – напомнил маркиз, нацепив на вилку несколько кусочков мяса. – У меня есть вопросы касательного его. Может ли так случиться, что человек, который лишь косвенно связан с одним преступлением, может оказаться замешанным и в другом деле?
– Почему же нет, – Ла Рейни посмотрел на собеседника поверх бокала и сделал большой глоток. – Так частенько случается.
– И если не брать в расчёт практику некоторых комиссаров решать вопросы о нераскрытых преступлениях, – дю Плесси-Бельер мельком посмотрел в глаза Ла Рейни и тоже сделал несколько глотков прежде, чем продолжить свою мысль. – Ведь так бывает, когда одно преступление оказывается серьёзнее другого, не так ли? И что же в таком случае? Какова процедура?
– Этого человека будут судить по обвинению в наиболее серьёзном преступлении, – ответил Ла Рейни и на некоторое время сосредоточился на еде. – Не то чтобы другое дело простили, – отвлекшись, продолжал он. – Ведь невозможно повесить одного человека дважды. Как и дважды послать на галеры пожизненно – это уже один раз, дважды – это абсурд. Не так ли?
– Ну вот, – маркиз доел второй кусок грушевого пирога, допил вино и с довольным видом откинулся на спинку стула.
– Что? Я не понимаю. Что значит это ваше «ну вот»? – спросил Ла Рейни, отстав от своего сотрапезника едва ли не вдвое.
– А это значит, дорогой мэтр, что есть другое обвинение, по которому будут судить этого мальчика. И гораздо серьёзнее. В сравнении с делом, по которому его обвиняют, то, что он оказался вовлечённым в дворцовые кражи, всего лишь цветочки.
– И что же это за обвинение? Постойте, уж не хотите ли вы сказать, что этот малец замешан в деле с дворцовыми часами? – лицо Ла Рейни вытянулось от удивления, он уставился на дю Плесси-Бельера, перестав жевать. – Нет, это из области домыслов!
– Это практически доказано, – холодно возразил полковник и, прикрыв глаза, закинул руки за голову.
– Как? Нет! Быть этого не может. Я сам его допрашивал. Я бы почувствовал. Я носом чую, когда от меня пытаются скрыть что-то, даже мало-мальски серьёзное. И к тому же этот малый, хотя и умён, но не настолько! Остановить часы мог только тот, кто разбирается в их механизме, дорогой полковник. Это однозначно. Это неоспоримый факт.
– А я и говорю, что у меня есть доказательства. Сегодня ночью он остановил последние двенадцатые часы в приёмной королевы, – дю Плесси-Бельер говорил так спокойно и уверенно, что Ла Рейни начало казаться, будто всё перепуталось с точностью до наоборот.
– Постойте, а как же… – проговорил он, жмурясь в попытке проснуться от кажущегося наваждения. – Нет! Я вышел из Шатле около полуночи, оставив мальчишку там. В камере!
– А что, если его выпустили из Шатле? Скажем, после вашего ухода. За несостоятельностью обвинений. Оказавшись на свободе, он мог вернуться во дворец. Дорогу-то он наверняка помнит. Да и во дворцовых коридорах прекрасно ориентируется, – полковник вытянул ноги к камину. – Прекрасно у вас тут. Тепло и уютно. А у меня сегодня выдалась совершенно сумасшедшая ночь.
