Я опустился на колени и погрузил ладони в пыль, которой скопилось немало. Эти люди, узники, у которых украли будущее, знали, что никто не придёт их спасти, что печи, работающие круглые сутки, испепелят их, и пепел вряд ли достигнет родной земли. Семья и друзья не придут проститься с ними. Все, что они могли сделать перед лицом этого страшного забвения – написать свое имя на стене. Чтобы другой, который возможно, выживет в этом фашистском аду, запомнил его имя, рассказал другому, а тот третьему, и в памяти людей сохранилась бы его судьба, втоптанная в прах фашистским сапогом. И тогда смерть не будет такой бесчеловечной.
Хельга.
– Доброе утро, доктор, доброе, у меня к вам есть один разговор. Если вы соблаговолите уделить мне немного вашего драгоценного времени, я жду вас в своем кабинете. Буду рад скорой встрече.
Хельга задумалась на мгновение – времени действительно было немного, но раз главный врач приглашает её на разговор, нехорошо игнорировать его просьбу. Леонида как раз должны кормить, так что выдалась свободная минута.
– Хельга, я хотел сообщить вам радостную новость. Нам на пробу привезли тестовый образец нового лекарственного препарата. Уникальная разработка, может вылечить совершенно, казалось бы, безнадежных пациентов. Я хочу, чтобы одним их тех, кому введут это лекарство, был Леонид.
– Хорошо, доктор, я непременно опробую его на Леониде.
Леонид.
– Доброе утро, доктор. Вы сегодня отлично выглядите! Правда, я не лукавлю. Да и кофе был отличным, пирожные. Сегодня праздник? Или я что-то пропустил, забыл? Вы хотели сделать мне приятно, что ж, у вас получилось, доктор. Я давно не завтракал так вкусно, вам, должно быть, известно, что больничная стряпня совсем не располагает к радостной встрече нового дня.
Вы хотели услышать мою историю дальше. Что ж, вы своим поступком привнесли в мое пресное утро нежные нотки радости, и кем бы я был, если бы отказал вам в сущей безделице? Конечно, доктор, я продолжу свой рассказ.
Вы помните, с чего всё началось? С завода и рутины, а рутина очень опасна, она будто ржавчина проникает всё глубже в самую суть предмета, прожигая его насквозь, и после материал рушиться, ломается под собственным весом, хотя, казалось бы, мог прослужить многие годы. Да, доктор, я всё ещё рассказываю вам свою историю. Это метафора, я хотел на её примере объяснить, что двигало мной в тот период моей жизни. Так вот.
Чтобы выжить, мне пришлось работать на заводе, там я вирус рутины и подхватил. Всё больше и больше он укоренялся в моем теле, подтачивал мою волю, сводил настроение на нет, и вот спустя некоторое время я, будто съеденная ржавчиной металлическая конструкция, покосившаяся, готовая рухнуть в любой момент, согнулся, ссутулился, и на работу скорее брел, чем шел.
Как раз тогда всё и началось. Мне захотелось писать, как раньше, так, чтобы слово вновь стало объёмным от вложенного в него смысла, чтобы мысль жила дольше минуты или часа. История как апофеоз мысли должна жить вечно.
Вам непонятно, скучно? Хорошо, я перейду к Ней, раз вам так угодно. Вы, я вижу, не любите метафоры.
Она вошла в мою жизнь в ту ночь, в ту туманную ночь, она танцевала, ох, как она танцевала! Вы и представить не можете, насколько она была хороша. Когда пол моего дома скрыл туман, я разулся и стал ходить босым, пробуя холодную дымку кончиками пальцев. Она смеялась, глядя на это. Я наслаждался холодом, отрезвляющим холодом тумана, и от того, что она не покидала мой дом, я готов был петь во весь голос. Это ли не любовь?
