– Не надо пугать наших гостей… заранее.
Глухое ворчание было ей ответом. Ворчание – и лязг цепи, достаточно большой, чтобы удержать слона.
– Ну, что же ты, путник? – чуть громче сказала невидимая в пещерном мраке женщина. – Заходи, не бойся – пёсик тебя не тронет.
«Пёсик», – не сдержавшись, фыркнул Гейр. И, оставив Хрунтинг в покое, шагнул вперёд.
И сразу остановился, словно натолкнувшись на стену, ибо перед ним стояла, заинтересованно глядя на него сверху вниз, настоящая йотунша. Света – или того, что в Нифльхейме можно было назвать светом – едва хватало, чтобы видеть её; тем не менее Ингард сумел рассмотреть её действительно женскую, хоть и несколько коренастую, фигуру, вполне человеческое, даже миловидное лицо и две длинных, тяжёлых косы, переброшенных на высокую грудь. Одета великанша была в обычное платье, какие носили все девушки в Норвегии и Исландии, и только её рост, более чем вдвое превосходящий рост норвежца, заставлял вспомнить о том, что она – не человек. А из-под её руки с голодным блеском в слабо фосфоресцирующих глазах на Гейра взирала огромная собака, по сравнению с которой даже самый матерый бык выглядел бы молочным теленком.
– Так-так, кто у нас тут? – почти нежно проворковала великанша, наклоняясь, чтобы лучше видеть. Но внезапно отпрянула, будто обжегшись, и с удивлением, почти испуганно, воскликнула:
– Ты… живой?!
Не зная, что ответить на это, Гейр лишь развёл руками.
– Действительно, живой, – недоверчиво качая головой, повторила йотунша, словно пробуя это непривычное для нее слово на вкус. – Давненько к нам в Гнипахеллир не залетала такая птица…
И вдруг она всплеснула руками, с негодованием воскликнув:
– Нет, Гарм, это Сурт знает что такое! Воистину, близятся последние времена, если по Нифльхейму, словно у себя дома, начинают бродить живые!
– Еда, – неожиданно распахнув свою невероятную пасть, вполне отчетливо заявил пес. И сделал шаг вперёд, недвусмысленно облизываясь.
– Умерь свой пыл, Гарм, – остановила его великанша. – Я думаю, у него есть веская причина заявиться сюда, и было бы невежливым хотя бы не выслушать его.
И она испытующе посмотрела на Ингарда, ожидая ответа.
– Спасибо, Модгуд, – нисколько не кривя душой, совершенно искренне произнёс тот, склонив перед великаншей голову.
– Ты знаешь моё имя? – немного опешив, спросила она, и даже Гарм впервые посмотрел на викинга не только с гастрономическим интересом.
– Мне сказал его Форсети, – честно признался Гейр, не видя смысла лукавить.
– Так это он прислал тебя сюда? – неопределённо хмыкнула Модгуд и переглянулась с собакой. – И что же потребовалось этому старому мошеннику?
– Чаша Одрёрира.
– Тебе… нужен… Одрёрир? – севшим вдруг голосом уточнила великанша, глядя на викинга округлившимися от неподдельного ужаса глазами.
– Да.
– Ну, что ж… – хмуро произнесла Модгуд, вновь бросив на Гарма короткий взгляд. И Гейр готов был поклясться, что пёс кивнул в ответ, настолько осознанным выглядело движение его головы. Йотунша же, получив этот знак одобрения, лишь тяжело вздохнула и медленно, через силу, сказала:
– Иди. Чашу хранит моя госпожа, она и решит, отдавать её тебе или нет.
Модгуд посторонилась, освобождая дорогу, и Гарм последовал за нею, глядя на норвежца с необъяснимой жалостью.
– Никуда не сворачивай, если не хочешь остаться здесь навсегда, – уже в спину напутствовал Ингарда пёс, чей силуэт едва угадывался на пепельном фоне входа. – В Гнипахеллире живём не только мы с Модгуд, и с прочими её обитателями тебе, пожалуй, лучше не встречаться.
