Так вот, когда-то Вернон прикрикнул имя моей убийцы: «Аглая!»
И она протянула тонкую ручку под губы, а он, скорее ведомый феромонами, одарил ее поцелуем черствых старых усиков. Девушка тут же покраснела, отвернула лицо к полу и улыбнулась, провоцируя в животе графа ураган из бабочек. Аглая заставила его верить, что он особенный, раз ему удалось выбить «современную принцессу» из колеи самоуверенности, но я, мертво глядевший на ее не дрогнувшие колени, на ее быстро успокоившуюся грудь, не испытывал ничего, кроме наслаждения: наблюдение за хитростями девчонки помогло мне составить более точный портрет о ней, и, тем не менее, ничего, кроме страсти к манипуляции и жажды выпить всего меня, в ее голове не было – кажется, она славилась тем, что целый год была личной зверушкой великого художника и позировала ему обнаженной в поле из одуванчиков; теперь она хочет денег графа Вернона, строя ему глазки и показывая собственную беззащитность перед мужским опытным телом; она будила в офицерах чувство главенства, была идеальной женой в патриархальной семейной модели, но мало кто из ее поклонников понимал, что она дьявольски хорошо управляет чувствами мужской ревности, самоудовлетворения, наслаждения и разочарования, а уж тем более никто не знал, что глаза Аглаи являются ее главным оружием. Я видел, как она показывает себя загадочной незнакомкой, чтобы при разговоре с ней всем сразу казалось, что они – принцы. Вернон, старый идиот, пал на колени перед женским очарованием, одержимый ощущением давно утекшей молодости.
И тут взгляд Аглаи коснулся меня; признаться, я и сам почувствовал что-то совсем не свое от хищности ее глаз; мне показалось, что ей удалось прочитать мои мысли, а потому я и ощутил ненависть, которую не ощущал раньше. Некоторые все-таки и правда ненавидят, когда их рассматривают – они таинственны, хотят играть, только заранее зная, что выиграют. И я совсем не имею в виду денежный приз. Меня всегда раздражали ее поступки, ее голос, ее нрав.
Через две секунды Аглая нахмурилась, яркие голубые глаза стали двумя кошачьими щелочками, а потом – круглыми совиными ореолами.
– Граф! – и тут же схватив Вернона под руку, она понеслась ко мне, умело пролетая промеж других девушек, только теперь у нее получилось даже у меня вызвать ощущение востребованности и гордости при виде того, как красивая «принцесса» жаждет встретиться со мной лицом к лицу. Она остановилась в метре и протянула мне свою ручку, ожидая поцелуя, но я сжал ее и опустил вниз:
– Мы встретились с вами второй раз, а вы так быстро узнали меня, – я улыбнулся даже по-кошачьи. – Признаться, даже мне потребовалось много времени, чтобы вспомнить, что вы из себя представляете.
Я задел Аглаю, и ее обиду выдало не что иное, как движение платья: она постоянно шевелит ногами, когда недовольна, – только свое глубокое разочарование она спрятала за детской невинностью: надула щеки, сердито фыркнула.
– Вы могли бы быть вежливее.
Я согласно кивнул ее словам, и двинулся вперед, чтобы пригласить ее пройтись со мной: Вернона, увы, пришлось оставить одного.
– Как ваши кошки?
– Кая и Коми? – Аглая улыбнулась. Ее оцелоты были единственной радостью в жизни одинокой сердцеедки, поэтому голубые глаза зажглись ранее неведомым мне огнем влечения. – Великолепные, умные создания. Я последние деньги готова тратить на их удовольствие. Знаете же, что стали все больше животных спускать на шкурки? Так страшно.
