«Вероятно, ты совершила ошибку, – остановился перед ней мужчина, ласкающий взглядом заплаканное лицо, – о которой уже жалеешь… Я знал, что ты так поступишь, и мое отношение к тебе вовсе не изменилось. Маленький напуганный ребенок. Надеюсь, ты когда-нибудь изложишь мне свою историю, Мальвина, и никогда не узнаешь моей», – с этими словами Лютер сел на край кровати, наблюдая, как хрупкое тело движется в дыхании.
О ценностях, рассматриваемых Асмодеем, священник был осведомлен с самого детства: ребенком он чувствовал, где какое место у чего находится, будто бы был рожден с новым, незнакомым миру глазом, который находился отнюдь не во лбу, а где-то в середине сознания, между сердцем и разумом, сливая их воедино, в одну просторную человеческую гущу из чувств и мяса. Несмотря на особенную бедность и болеющую мать, он старался держаться, справляться со всякими трудностями, и у него бы все получилось, если бы не брат. Лютер положил худую ладонь на смоляные волосы Ви, пропуская пряди через тонкие пальцы, любуясь тем, как побеспокоенные прикосновением локоны возвращаются в исходную позицию.
Двое – божественное послание и дьявольская оскорбленная – ощутили единство различных дурных душ, бодрствующий церковный служитель почуял дух сиротки, дремлющей в царстве сновидений.
* * *
Ближе к ночи бездомная черная собака привилась к порогу; Лили сидела, осматривая ее, а потом подзывая – все-таки она должна была запомнить ту, что нежадно скинула целый кусок сырого мяса, – и вот, внимательно осматривая мохнатую слипшуюся шерсть, девушка протянула руку, ощущая горячее животное дыхание. Собака выглядела бедной, худой, кости торчали прямо как желтые зубы.
«Теперь ты моя, – захотела сказать Лили, придумав, как будет кормить ее каждый день, а потом осеклась. – Нет, ты своя. Мы будем подругами. Хочешь?» – и животное будто согласно потерлось носиком о чистую коленку. В какой-то момент ее уши навострились, и чистое, благое состояние безопасности нарушилось тревожным рыком; собака поднялась, посидев от силы пару секунд, и ринулась в кусты. Обеспокоенная и расстроенная Лили тяжело вздохнула, а потом посмотрела вперед: сначала она увидела, как под голубым сиянием восходящей луны засветились черные волосы, а затем рассмотрела круглое детское лицо Мальвины. Ее щеки опухли, глаза покраснели, она шмыгала носом, а ноги оказались исцарапаны.
– Что ты здесь делаешь? – Лили поднялась, подходя к девочке, чтобы взять ее за плечи. – Пойдем ко мне домой, пойдем, пойдем… – утешающий шепот сладкими сливками коснулся ушей гостьи, и она, только зайдя на порог, начала падать, охваченная высокой температурой. Благо, хозяйке дома удалось поймать ее на руки, чтобы унести и уложить в гостевую комнату на воздушные холодные простыни.
Лили долго ухаживала за девочкой: температура держалась до самого утра, и только Лили, очень уставшая, впервые отошла от уснувшей маленькой леди попить чаю, как в воздухе появился аромат дикой малины: она подняла лицо, чтобы увидеть меня, вышедшего словно из молочной пустоты.
– Ты все это время следил за мной? – с легким осуждением во взгляде спросила Лили, неприятно отвернув лицо.
– Нет, – я наклонил голову вбок. – Не водись с собакой.
– Почему вдруг? Здесь никого живого в лесу кроме меня нет, умрет она – и все, – Лили важно поглядела на меня.
– Ничего хорошего она тебе не даст, – я чувствовал себя рассерженным, но не мог винить доброту Лили. Если бы только она знала, как вредоносна эта чернильная блоха! От нее веет смертью.
