– А я ей дам, – девушка снова отвернулась от меня, заглядывая в горячий чай. – Ладно, надо проверить девочку…
– Она в порядке, – я нахмурился, – я пытался проконтролировать ее сон. Ты пытаешься избежать меня? В моем же доме?
– Возможно, – и она загадочно улыбнулась. – Я только хочу уберечь эту девочку. Она ничего не рассказала. Я бы сходила в церковь, да не могу ее оставить…
– Ох, ты еще и с Лютером будешь водиться? – я вовсе не ревновал, но тягуче произнес это, чтобы увидеть, как она отреагирует на мое напускное собственничество. И зря я так сделал.
– Я тебе не зверушка на поводочке, – Лили важно накренилась, – я купила этот дом за собственные отложенные сбережения, и я допускаю возможность, что ты здесь хозяин, но прошлых веков, и не имеешь права указывать мне или иронизировать.
Я расстроился, обреченно отступив и жутко обвиняя себя в мерзких словах; я все это знал и вовсе не хотел ярости, но теперь она считает меня собственником-идиотом, и нет ничего лучше, чем извиниться и исчезнуть с глаз долой, даже если на самом деле Лили хотела бы о чем-то поговорить. Я посчитал себя недостойным и униженным.
Девушка встала из-за стола и направилась на второй этаж. Мальвина к тому времени уже проснулась и снова плакала – и звук этого отчаянного всхлипывания разрывал сердце. Лили постучалась, зашла в комнату, села рядом и взглянула на нее:
– Что случилось, маленькая? – теплая рука коснулась горячего лба. Мальвина почувствовала что-то особое в этом действии, что-то родное, так, будто бы ее коснулась мама, и от одиночества заплакала еще сильнее. Она не хотела признавать, что кто-то мог о ней заботиться, кто-то мог принимать ее и укладывать в постель поболеть, поэтому раздраженно отвернулась, утыкаясь мокрыми глазами в белую подушку.
– Лютер обидел тебя?
«Нет, ни в коем случае! Никогда… этот придурок не способен меня обидеть… – мысленно повторяла та. – Разве что стоит над душой, когда я сплю, разве что заботится и ругает, если я веду себя отвратительно… я так не хочу… я хочу домой… я хочу домой…»
Лили начала успокаивающе гладить Мальвину по голове; ее волосы ощущались в точности, как длинная шерстка ухоженного откормленного кота – гладкая, нежная, словно высушенная феном и подпитанная солнечными лучами.
– Хватит! – закричала та, и Лили резко одернула руку, испугавшись. – Хватит! Почему ты делаешь вид, что заботишься?! Ты как… как мама! А ей было наплевать!
Девушка обеспокоенно замерла, глядя на Мальвину; ее одичавшие круглые глаза сияли рыдающими звездами, и малышка сделала рывок, чтобы встать с кровати и убежать, но Лили вовремя наклонилась, резко прижимая ее обратно к изголовью и нависая над ней: как сложно было видеть, что у кого-то рвется сердце.
– Да, я тебе не мама, но я вижу, что ты на грани.
Я не смотрел, как горят глаза Лили, не видел, как невероятное сострадание отображалось на каждом сантиметре кожи, у меня не было права на то, чтобы быть рядом, но если бы я только знал, что моя героиня сейчас делает, сошел бы с ума в признаниях любви к ней. Она непременно тяжело вжимала хрупкие белые-белые плечи Ви в постель, пока та, ошарашенная чьей-то напористостью, даже молчала, уставившись на лицо.
– Если ты откроешься мне – я не отвернусь. Даже если ты продолжишь препираться, я дарю тебе эту комнату на нужный период, если ты не хочешь возвращаться, а если ты хочешь сбежать от всех – она будет тебя ждать. Вот здесь. Можешь закрыться здесь на множество часов. Я не побеспокою. Но я выходила тебя сейчас, даже если ты меня не просила, и в ответ прошу честности: скажи, – Лили замолчала, выжидающе рассматривая черные брови Ви, –
