Чайный аромат. Проза - страница 21
Ты, глядя на неё, не двигаясь, в легком испуге, распахнув ресницы – прошептала.
– Она, тоже?
И мы долго хохотали в то утро. Пока чайник, задохнувшись от пара, клокоча сверкающей крышкой, не заявил о готовности. Помнишь? Каким невероятно вкусным нам показался кофе.
quattor
Население кишлака, что мы окружили на заре – где по разведданным укрылись моджахеды, прошагавшие сотню миль по горам из Пакистана – исчезло.
Все, до единого. Блеяли овцы, доносился собачий лай, дотлевали угольки очагов за дувалами, плавал сладкий запах дыма. Озлобленно кричал ишак, привязанный к древесному высохшему стволу.
Капитан Никодимов, быстро оценив ситуацию, затаптывая окурок в жёлтой пыли, скомандовал.
– Разбиться по двое! Осмотреть окраины кишлака! Искать кяризы!
И увидев наши недоумённые лица, добавил, смягчив тон.
– Подземные ходы так называются. Каналы для воды. Забавные, доложу вам, коммуникации.
И пробасил, напустив серьёзности.
– Никакого мальчишества! Максимум осторожности! Вниз не спускаться! Через час собираемся на восточной окраине кишлака, определимся в дальнейших действиях.
Рассредоточиться!
Если вам не приходилось добывать огонь при помощи трения деревянных палочки и дощечки с углублением, то и не пытайтесь. Ничего не получится. Древний человек был более изобретателен, чем мы предполагаем.
Афганистан открывался неохотно и осторожно, как ветхий талмуд.
Древний, вечный, первобытный. Пыль и камни.
С устоявшимися традициями и укладом; четырёхчасовой послеобеденный отдых, пятикратный намаз. Где, хлеб, возведённый до святости, преломляют руками, больший ломоть протягивают гостю, меньший оставляют для себя.
А жестокость к непрошеным гостям – это тоже оттуда, из глубины веков.
Кяризы копались поколениями, триста – четыреста и более лет назад, тщательно, со знанием дела и законов ирригации. Когда говорят – великие мастера, это про них, пуштунов.
Кяриз, это подземный канал для сбора подпочвенных вод и вывода их на поверхность.
А теперь представьте маленькую гордую страну, её разбросанные кишлаки, ущелья, пропасти и перевалы, горные хребты – то, к чему нас хоть поверхностно, но готовили.
Кяриз не входил в этот список. В первый раз, когда я спрыгнул на его каменное дно, со звонким хрустом под каблуками, и таким глухим, сырым эхом – отчего замерло сердце. Сверху на меня глядели встревоженные лица бойцов. Поразился высокому своду канала, уходящего вдаль. Сделав несколько шагов, увидел разбегающиеся в стороны ходы с человеческий рост. Свистнул. Спустился Никодимов.
– Ну, что тут?
– Пусто. Чёрт его знает, что там в ответвлениях.
– Осмотрим по возможности.
Он закурил от зажигалки, помотал рукой.
– Взвод! Ко мне!
Вниз посыпались ребята. Сразу стал тесно от говора, оружия, возгласов. Все возбуждены, детство играет с нами очень долго, порою до последнего вдоха.
– Тихо!
Никодимов вынул фонарь, направил луч, обшаривая стены кяриза. Склонился, внимательно разглядывая что-то.
– Здесь они!
Протянул раскрытую ладонь, и мы увидели тонкую прядку овечьей шерсти, перевязанную красной нитью.
– Давай наверх, бойцы! В этом лабиринте их не взять. Тут – они хозяева.
И добавил.
– На выходе подождём! Базуку мне дайте.
Когда все поднялись на поверхность, рванул пуговицу возле горла, покрутил шеей. Расставив ноги, вскинул на плечо гранатомёт, и, направив его в глубину тоннеля, нажал спуск. Снаряд с горячим шипением сорвался с направляющей, свечой, зримо, понесся в пустоту, грохнул взрывом.