Чайный аромат. Проза - страница 21



Ты, глядя на неё, не двигаясь, в легком испуге, распахнув ресницы – прошептала.

– Она, тоже?

И мы долго хохотали в то утро. Пока чайник, задохнувшись от пара, клокоча сверкающей крышкой, не заявил о готовности. Помнишь? Каким невероятно вкусным нам показался кофе.

quattor

Население кишлака, что мы окружили на заре – где по разведданным укрылись моджахеды, прошагавшие сотню миль по горам из Пакистана – исчезло.

Все, до единого. Блеяли овцы, доносился собачий лай, дотлевали угольки очагов за дувалами, плавал сладкий запах дыма. Озлобленно кричал ишак, привязанный к древесному высохшему стволу.

Капитан Никодимов, быстро оценив ситуацию, затаптывая окурок в жёлтой пыли, скомандовал.

– Разбиться по двое! Осмотреть окраины кишлака! Искать кяризы!

И увидев наши недоумённые лица, добавил, смягчив тон.

– Подземные ходы так называются. Каналы для воды. Забавные, доложу вам, коммуникации.

И пробасил, напустив серьёзности.

– Никакого мальчишества! Максимум осторожности! Вниз не спускаться! Через час собираемся на восточной окраине кишлака, определимся в дальнейших действиях.

Рассредоточиться!

Если вам не приходилось добывать огонь при помощи трения деревянных палочки и дощечки с углублением, то и не пытайтесь. Ничего не получится. Древний человек был более изобретателен, чем мы предполагаем.

Афганистан открывался неохотно и осторожно, как ветхий талмуд.

Древний, вечный, первобытный. Пыль и камни.

С устоявшимися традициями и укладом; четырёхчасовой послеобеденный отдых, пятикратный намаз. Где, хлеб, возведённый до святости, преломляют руками, больший ломоть протягивают гостю, меньший оставляют для себя.

А жестокость к непрошеным гостям – это тоже оттуда, из глубины веков.

Кяризы копались поколениями, триста – четыреста и более лет назад, тщательно, со знанием дела и законов ирригации. Когда говорят – великие мастера, это про них, пуштунов.

Кяриз, это подземный канал для сбора подпочвенных вод и вывода их на поверхность.

А теперь представьте маленькую гордую страну, её разбросанные кишлаки, ущелья, пропасти и перевалы, горные хребты – то, к чему нас хоть поверхностно, но готовили.

Кяриз не входил в этот список. В первый раз, когда я спрыгнул на его каменное дно, со звонким хрустом под каблуками, и таким глухим, сырым эхом – отчего замерло сердце. Сверху на меня глядели встревоженные лица бойцов. Поразился высокому своду канала, уходящего вдаль. Сделав несколько шагов, увидел разбегающиеся в стороны ходы с человеческий рост. Свистнул. Спустился Никодимов.

– Ну, что тут?

– Пусто. Чёрт его знает, что там в ответвлениях.

– Осмотрим по возможности.

Он закурил от зажигалки, помотал рукой.

– Взвод! Ко мне!

Вниз посыпались ребята. Сразу стал тесно от говора, оружия, возгласов. Все возбуждены, детство играет с нами очень долго, порою до последнего вдоха.

– Тихо!

Никодимов вынул фонарь, направил луч, обшаривая стены кяриза. Склонился, внимательно разглядывая что-то.

– Здесь они!

Протянул раскрытую ладонь, и мы увидели тонкую прядку овечьей шерсти, перевязанную красной нитью.

– Давай наверх, бойцы! В этом лабиринте их не взять. Тут – они хозяева.

И добавил.

– На выходе подождём! Базуку мне дайте.

Когда все поднялись на поверхность, рванул пуговицу возле горла, покрутил шеей. Расставив ноги, вскинул на плечо гранатомёт, и, направив его в глубину тоннеля, нажал спуск. Снаряд с горячим шипением сорвался с направляющей, свечой, зримо, понесся в пустоту, грохнул взрывом.