– Всё! Наверх!
Я так торопился, что забыл позвонить тебе. С чемоданом в руке пришлось вернуться, отпирая дверь, слыша переливчатый сигнал, распахнул, схватил, приник к трубке.
– Слава Богу! Я уже думала, что-то случилось!
– Случилось! Я люблю тебя! И еду с тобой к морю, на целый месяц!
– Сумасшедший! Я уже выхожу, такси ждет!
– Я следом! До встречи на вокзале.
– До встречи!
В купе по-утреннему сумрачно. Опустив чемодан на пол, приняв с твоей руки дорожный саквояж, не отрываясь от влажных губ, нашаривая за спиной и найдя, щелкнул замком на двери. Ты смогла только слабо вскрикнуть от прикосновений моей горячей и нетерпеливой руки к прохладному бедру, скрытому юбкой. Потеряв всю осторожность, не слыша ни шагов, ни голосов, ни убыстряющегося колёсного стука, падали, проваливаясь в обморочную дрожь.
– Еще можно, на минутку.
Шепнула, темнея глазами, откидываясь навзничь.
Поезд набирал ход, вагон мягко раскачивало, за окном летел бесконечный лес, взлетали и пропадали провода, вдруг, неожиданно – ухнуло тугим громовым раскатом. Стекло покрылось мокрыми следами стремительных капель.
– Нас преследуют грозы!
Улыбнулась ты, приподнявшись на локте из окутывающего нас облака.
– Блеск! Гроза, это небесная радость, выдох, выброс накопленной энергии.
Ну, вот как – у нас сейчас с тобой.
Смутилась. Дёрнув меня за мочку уха.
– Шалун! А я в детстве до ужаса боялась гроз.
– Ты просто не догадывалась, что они отсчитывают время до нашей встречи.
Вспомни! Это сладкое, смутное томление. Ожидание, чего то нового, неизведанного. Той же послегрозовой свежести, с дымкой над влажной землёй, наконец. Помнишь? Сгущающийся страх, надвигающаяся темень, когда ждёшь следующего громового раската в шуме дождя, а его всё нет и нет – вдруг – пробивая ознобом по спине, ударит, раскалывая небо, покатится чёртовым колесом по чёрным тучам, удаляясь и замирая. И слышен только звон капель, звук льющейся воды с крыш.
Целуя плечо и вдыхая твой запах, неожиданно вспомнил, что на войне не довелось увидеть ни одной грозы. Ни разу. Такая вот мелочь.
К тому же и ты оборвала эту мысль, найдя своими губами – мои.
Когда поезд, под Севастополем, жарко грохоча среди меловых, скалистых стен, втянулся в темноту тоннеля, я навсегда запомнил сияние твоих глаз, даже в сумраке я отчетливо видел каждую черточку лица, ресницы, припухшие губы.
– Страшно?
– Нет.
Прошептала, чуть слышно.
– А мне страшно. Страшно потерять тебя.
И мы опять умолкали в затяжных, долгих поцелуях. В купе витал аромат яблок, купленных на какой – то маленькой станции под Мелитополем.
Я спрыгнул на раскалённый перрон, с проросшей травой между плит, со щебетом птиц и криками торговок в прогретом прозрачном воздухе, принял тебя, придерживая за талию, легкую, красивую, в сарафане в мелкий цветок и белых туфельках.
Как мы были торопливы во всём!
Возвращались бегом, в одной руке я держал твою ладонь, в другой корзину полную яблок.
Мы ели их вдвоём, откусывая поочерёдно от хрусткого сочного бока. В приоткрытое окно туго дуло солёной морской сыростью. Плыли холмы с виноградниками, выпуклые поля с красными всплесками маков. Весело, по-южному, светило высокое солнце. Помнишь?
И вкус твоих губ, и дыхание – в аромате фруктовой, долгожданной поры.
– Шахов! Запроси штаб дивизии! Срочно!
Никодимов щелчком выбил сигарету из пачки. Прикурил.
Мы лежали кто где, используя складки местности. Держа на прицелах вход кяриза.
