Тишина взорвалась. «Огонь!» Зэушка задрожала, огненные пунктиры понеслись в заснувшие горы на другом берегу реки. «Огонь!»…
Зрелище было потрясающим. С РОПа взметнулись две осветительные ракеты – зелёная и красная. Корнеев выхватил из рук бойца автомат и забил длинными очередями в след светящихся трасс. Потом в руках капитана оказался пулемёт ПК. Сотрясаясь от толчков тяжёлого пулемёта, во вспышках, в свете ракет, он на миг выходил из тьмы и снова превращался в беснующийся силуэт. Все уже стреляли из автоматов, и я тоже в упоении разряжал магазин в чёрные вершины.
6
Служба с Корнеевым нравилась мне. Капитан предоставил мне полную свободу действий. Под моим руководством началась отрывка хода сообщения от землянки к позиции ПК и противоосколочной щели (я где-то по пути на ВОП услышал о миномётных обстрелах, которые, как потом оказалось, если и случались, то из-за «высокого мастерства» наших же полковых миномётчиков).
Работа шла медленно, каменистый грунт постоянно требовал кирок и ломов, их не хватало (кирки ломались, а ломы бойцы по своей расхлябанности зарывали в бруствер); но я не унывал и заразил даже, на сколько это было возможно, своей энергией солдат.
Самые отъявленные разгильдяи у меня из-под палки тоже копали. Я боролся с автономией приданных зенитчиков и пэтэбэшников. Требовал от них работы на общих позициях. В целях маскировки я запретил ношение незащитных золотистых кокард (один боец даже умудрился нацепить значок отличника и классность, а Кошевой так начистил бляху ремня, что чеченский снайпер мог бы, наверное, ослепнуть). За этим всем я строго следил, выдирал кокарды из кепок, забирал незащитные сержантские уголки.
Корнеев ни во что не вмешивался, а являл на ВОПе устрашающую силу (он легко, за любую провинность, избивал солдат). Капитан целый день спал, слушал музыку (полуразбитый «трофейный» магнитофон), метал в дерево нож или читал мою «Мастер и Маргариту» – эдакий барин в деревне. Меня такое положение дел вполне устраивало.
Я видел, что Корнеев вовсю собирается домой. Головченко и Лихолату он всячески расхваливал мою работу, доказывая, что я отлично справлюсь и без него; каждый день он выходил на полк и спрашивал, нет ли приказа по нему.
В душе я, совершенно эгоистически, не желал отъезда Игоря. Мы сошлись уже с ним, он был начитан, здраво рассуждал, в общем – был интересным собеседником; да и боялся я, конечно, остаться один. Тяжело одному офицеру со взводом в таком удалении от базового центра, даже опытному, а опыта у меня не было никакого: на срочной службе, восемь лет назад, в мои обязанности входила забивка баллонов сжатым воздухом, что никак не могло пригодиться в чеченских горах.
По ночам меня будил дежуривший сержант – Тёма или Кошевой, и мы вместе шли проверять посты. Я относился к этой обязанности ответственно, не ленился подниматься на самые дальние посты, не обращая, случалось, внимания на ливень.
Часовые почти всегда спали, сержант пинал их ногами; утром я читал перед строем лекцию, красочно приводил собственного изготовления примеры вырезанных ВОПов, рассказывал о проспавшей роте десантников, погибшей не так давно в Аргунском ущелье (проспали они или нет, я не знал, а от кого-то слышал, но так мне было нужно для внушения); я спрашивал у них: кто хочет стать Героем России посмертно?.. Желающих не было, но в следующую ночь посты вместо окликов всё равно издавали похрапывания.
