Ограничение индивидуализма, преодоление стихийности общественных связей, их планирование на первый взгляд кажется неким торжеством коммунитаризма, социализма и даже соборности в их старом споре с экономизмом, справедливостью /каждому свое/ и либерализмом. Однако это лишь «технический коммунитаризм». В нем отсутствует неотъемлемое от гуманистического идеала живое общение, социальная солидарность и братство, нет духовного и личностного начала. Это коммунитаризм, опирающийся на расчет, а не на нравственность, на разум, а не душу, хотя все может направляться в интересах целого. Вопрос в том, что это за целое – социальное, человеческое, божественное или информационно-техническое, «большая машина», состоящая из других социальных машин, вплоть до «машин желания», как определяет людей постмодернизм. Из известных мэтров социологии, наиболее реалистическое название постэкономическому обществу дал, по-видимому, Ален Турен, характеризуя его как программируемое. Глядя на современность, можно с уверенностью утверждать, что утопии, о которых мечтали, реализуются как дистопии. «…Будущее представляется всё более ускоряющимся маршем технического прогресса: машины, избавляющие от физического труда, машины, избавляющие от размышления, машины, избавляющие от боли, гигиена, высокая производительность труда, чёткая организация производства, больше гигиены, рост производительности труда, лучше организация производства – пока вы не окажетесь в знакомой уэллсовской утопии, тонко спародированной в „О, прекрасном новом мире“, „рае маленьких толстяков“».[18] Мы свидетели становления именно такого глобального «нового порядка». Уповающие на преодоление экономизма через технологизацию непременно приходят к выводу о замене социальных отношений чем-то другим, не решаясь додумывать чем и что это будет означать для человека. Такого рода систему отношений предвидел еще Ф. М. Достоевский. «Выше всего ценя разум, науку, реализм он /речь шла о В. Г. Белинском – В. К./ в то же время понимал глубже всех, что один разум, наука и реализм могут создать лишь муравейник, а не социальную гармонию, в которой можно было бы ужиться человеку».[19]
Как всякий гений Ф. М. Достоевский мыслил радикально. Его знаменитое высказывание «если Бога нет, то все позволено» кажется крайностью – ведь жили и продолжаем жить без Бога, да и боги на Земле разные, но теперь его суть видится в новом свете. Наше рассуждение привело к заключению, что кроме гармонизации социального общежития вера в Бога является базовым условием существования культуры и духовности. «Смирись, гордый человек» – призывал Ф. М. Достоевский. Прогрессистское сознание воспринимает это как умаление людей, их сил и возможностей. Кризис, перерастающий в антропологическую катастрофу, которую переживает «гордое» человечество, показывает, что продолжение его существования предполагает необходимость признания или постулирования сил, которые выше нас, и подчинения им независимо от того являются они фактическими или возможными. Сил требовательных, но благодетельных. Они создают противовес его замкнутости на себя. «Нас спасет только Бог», скажет позже М. Хайдеггер. Выходит, что в современной ситуации для сохранения человека надеяться надо на Воскресение умершего Бога. Однажды люди его убили, но Он воскрес. Случится ли Чудо еще раз и воскресший Бог нас спасет?
