– Да где ж возьмешь такой специальный отвар? Я все перепробовал, что есть в аптеке, – охотно откликнулся Толян. У него тоже что-то забарахлило. С головой. – Болит колено.
Некоторое время два придурка – конкретный и старый – обсуждали проблемы застарелого ревматизма, а мы с Долганом молча пили чай.
Оказывается, конкретный Толян давно, чуть ли не с юности, страдал ревматизмом. При этом именно застарелым, хроническим.
А нам ни гу-гу. Нам он никогда ничего такого не говорил.
Совсем ничего…
И никогда…
Да и деду Серафиму он ничего такого не говорил, дед как бы сам догадался!
Наверное, и плешивому Долгану тоже что-то такое пришло в голову, потому что, подняв голову, он как-то неловко, совсем не в своем стиле отодвинул в сторону чашку с недопитым чаем. Было видно, что Долгану сильно хочется высказаться, но заговорил он только с разрешения деда. Дед Серафим насупился, дескать, мешаешь ты нам, но все-таки покивал: начинай, ладно.
– Мы к тебе, дед, приехали по делу.
– Ну, уж и дела, – насуплено ответил дед. – Бумагу привезли. Стоило ехать.
– А ты подпишешь? – обрадовался Долган, но опять как-то вяло, опять как-то не в своем стиле, будто хвост ему зажали в дверях. Он явно опасался чего-то.
– А зачем подписывать? Бумаг много.
– Да ты хоть знаешь, какая у нас бумага?
– Да знаю, – опять насупился дед. – Фальшивая.
И понес какую-то чушь, ну, прямо, как настоящий небесный чин.
Ему как бы все равно было, что сидят перед ним три правильных пацана.
Уж он крыло и к лицу прикладывал и к ногам, хитрый дед. Он болтал неумолчно. Нет, чтобы, как полагалось по небесному чину, непрестанно исполнять наши повеления и повторять «Свят, Свят, Свят!» Я чуть не лопнул, слушая его. Совсем наглый дед. А Долган опечалился:
– Один живешь?
– Да уж давно один, – ласково согласился дед. – Оно, правда, рядом село большое. – Он, наверное, имел в виду Мочище, а не соседний совхоз, потому что в совхозе никак не могло быть три вытрезвителя. В Мочище тоже столько не могло быть, но дед так и сказал, даже несколько хвастливо: – Большое село. На три вытрезвителя. – А может, он имел в виду что-то конкретное. К примеру, нас трое и вытрезвителей – три. Каждому отдельный.
– Не боишься?
– Смерти-то? – догадался дед, становясь еще ласковее. – А чего ее бояться? Она приходит ко всем. – И, наконец, рассердился: – Глаза у тебя нехорошие, как у гуся. Время придет, тебя ни в один дом не пустят.
– Ну, допек ты деда, Долган, никакого уважения к старому ублюдку, в натуре, – конкретный Толян, как школьник, выложил на стол тяжелые кулаки.
Глядя на его кулаки, я совсем запутался.
Но Долган все же пришел в себя и насел на деда:
– Значит, вот здесь распишись. И здесь. И еще вот здесь. Или закорючки какие поставь, если безграмотный. Не буду врать, дед, это твой отказ от городской площади. Как это, какой площади? Не Ленина же… Квартира в городе, дед, тебе теперь не нужна… Что-то ты совсем плохо въезжаешь, дед… Ты, наверное, любишь пряники?… Хочешь, мы тебе мешок пряников купим? Мешок пряников это бешеные бабки, дед! – резко подчеркнул Долган.
– А с бабками всегда так. У меня тоже была бешеная.
Дед Серафим улыбнулся и внимательно посмотрел на Долгана.
Вот глазки старенькие, голубенькие, совсем как ситцевые, что в таких глазках увидишь? А Долган что-то увидел… Он даже изменился в лице… Не знаю, что он там увидел… Я в этот момент думал про нежную тварь из «Рыб» и про Юху-придурка… Ну, Юха! Нашел время и место прочищать нос!..
