– Да кому вы нужны? Пустое место.
– Спасибо и на этом.
– Ответьте лишь на один вопрос. Именно он сейчас является для меня главным. Что сейчас у вашего пациента в голове?
– Он больше не опасен, уверяю вас.
– Да он и не был для нас опасен, это мы для него опасность. Я хочу знать, он воспринял вашу программу или нет.
– Я полагаю…
– Перестаньте заниматься демагогией, мне нужен конкретный ответ!
– Он закодирован и установку получил.
– Вы абсолютно уверены?
– Абсолютно!
– Ну что ж, посмотрим.
– При вашей системе контроля, наблюдения и сбора информации, думаю, он быстро отыщется.
– Надеюсь, что так.
Доктор немного нервничал, затем он стушевался и, чуть ли не промямлив, добавил:
– Хотя, если он симулировал симптомы и сопротивлялся…
– Ну вот, а вы говорите: «абсолютно». Никогда не произносите это слово.
– Ни в чем нельзя быть на сто процентов уверенным.
– И ни в ком.
* * *
«Да нет же, этого не может быть», – с ужасом подумал Михаил. По его спине пробежала струйка холодного пота. Конечно же, он спит, и все это ему только снится. Он устал. Очень много работы, внутренних переживаний, плотских желаний, потрясений и комплексов неудовлетворенности. Во сне так бывает. Иногда сон кажется настолько реальным, что ты даже начинаешь верить, будто это вовсе и не сон, а реальная жизнь. Но в какой-то момент внешнего или внутреннего воздействия сон прекращается, ты пробуждаешься с его приятным или неприятным воспоминанием. Но почему тогда ему так холодно, почему все как наяву, почему он слышит шум, голоса, чувствует прикосновение собственной руки? Он с силой ущипнул себя. «О, черт, мне больно. Ужасно! Это не сон!»
Михаил нервно вытер рукою губы и быстро произнес: «Хорошо, хорошо, хорошо. Главное – успокоиться и не паниковать, надо что-то придумать, надо что-то делать. Вон там трое мужчин наблюдают за мной уже целых полчаса. А что если у них дурные замыслы? Физически я здоров. Я явно сильнее любого из них. Я знаю восточные боевые приемы. Я смогу дать отпор. Однако их трое. Вот один из них направился ко мне. Ага, та дубина, что лежит справа от меня, может быть, мне и сгодится».
– Вот мы тут с приятелями поспорили. Одни говорят, что ты вроде как Боярский, раз уж на тебе черная шляпа, патлатый и с усами. А другие говорят, что просто похож на него.
– Нет, любезный, – стараясь сразу же пресечь фамильярность, нервно произнес Михаил, – я не из боярских, я скорее из посадских.
Мужчина округлил глаза от неожиданного отпора и уставился на Михаила, отразив на лице глуповатую улыбку.
– А понятие «одни и другие» предполагает как минимум четверых, а вас, как я успел заметить, всего трое, – с нервной дрожью в голосе добавил Михаил.
– Круто. Умыл по полной. Слушай, а как ты вообще здесь очутился? Мы сидели, курили. Никого не было, и вдруг раз – ты нарисовался.
– Вы, конечно, извините меня, сударь, но я совершенно не понимаю, о чем идет речь.
– Нет, так дело не пойдет, я с тобой по-людски, а ты мне какую-то лапшу на уши вешаешь.
– Извините, любезный, «лапша» – это такой жаргон?
– Мужик, ты, я вижу, достать меня хочешь?
– Откуда? – не понял Михаил. Его вообще неприятно удивляла такая манера обращения. Фамильярность и хамство!
– От верблюда. А чего ж ты тогда так вырядился? Слушай, не валяй дурака, ты ведь артист, да? Хотел нас разыграть? А может, напугать? Франкенштейн Смоленского кладбища! – мужчина добродушно хохотнул. – Молчишь. Игноришь меня, что ли?
