– Иоанн? Но разве в твоей семье и семье твоего мужа кто-то носит подобное имя? Если нет, то мы не можем назвать это дитя Иоанном.
– Когда мужу моему было видение в храме, именно это имя услышал он из уст архангела – Иоанн!
– Мы должны услышать слово, произнесенное отцом, – произнес священник, – но уста отца запечатаны!
Захария же, взволнованно жестикулируя и мыча, потребовал, чтобы принесли ему глиняные таблички и стилус, что Елизавета и сделала. Легенды рассказывают, что, как только младенец услышал собственное имя, то сразу же радостно завопил, хотя и нет у нас особых оснований верить в точность рассказываемого – с чего бы это Господу понадобилось заставлять его вопить, если в тот же момент уста Захарии отверзлись и он ясно и четко произнес:
– Зовут его Иоанн!
И вновь изумились собравшиеся, а некоторые пали на колени. Захария же, словно желая выговориться за все эти девять месяцев вынужденной немоты, стал велеречивым, как пророк. Младенец закричал снова, но отец, приказав ему замолчать, заговорил. Слова его лились гладко и торжественно, фразы звучали ясно и четко, словно Захария репетировал их все время, пока был нем.
И говорил Захария так:
– Благословен Господь наш, Бог Израилев, что посетил народ свой и принес избавление ему; и воздвиг рог спасенья нам в дому Давида, слуги своего…
Иоанн же все это время вопил так, словно дудел совсем в другой рог. Мать принялась качать и успокаивать сына, но тот только пуще раскричался. Захария же, уже не обращая внимания, продолжал:
– И возвестил Господь устами бывших от века святых пророков своих, что спасет нас от врагов наших, от руки всех ненавидящих нас, что сотворит милость народу своему, который станет служить ему без страха, в святости и правде перед ним до скончания дней своих.
Многим показалось, что Захария излишне многословен, но единственным протестующим оказался маленький Иоанн, который вновь завопил, после чего и священник, явно решивший не уступать младенцу в громкости, добавил звука:
– А ты, дитя мое, чей голос станет еще громче, как скоро ты обратишь свои силы к служению Господу нашему…
Многие улыбнулись этим словам, но не Захария.
– … и наречешься ты, дитя, пророком Всевышнего, ибо явишься первым пред лицом Господа приготовить пути ему, дать уразуметь народу его спасение в прощении грехов их, по милосердию Бога нашего…
Говорят, что последние слова свои, высказанные по поводу столь чудесного события, Захария уже не столько произносил, сколько пел, и действительно было что-то от песни в речи, что изрекал он своим ясным чистым голосом:
– …который посетил нас свыше, дабы просветить сидящих во тьме и тени смертной и направить ноги наши на путь мира и жизни вечной.
Закончив, Захария склонил голову в молитве. Младенцу же дали грудь.
Мария, возвращаясь с караваном в Назарет, не могла забыть эту фразу, «…посетил нас свыше», и она звенела в ее голове, словно колокольчик, подвешенный под шеей головного верблюда. Да, и ее посетят свыше, как и обещал архангел, но кто этому поверит? Гораздо больше веры было бы ей, если бы напали на нее лихие люди с большой дороги или солдаты, марширующие из Дамаска. Все бы поверили, и Иосиф бы поверил. А так? Чтобы Господь посетил ее и взял силой? Разве это не богохульство?
Вернувшись домой, Мария тихо сидела с Катсафом на коленях, двумя пальцами поглаживая кота под мордочкой. Кот урчал от удовольствия, Иосиф же говорил:
