Посмотрев друг на друга, мы увидели эти страхи, по выражению наших лиц.
– Будешь пить? – спросил неожиданно Патсторс.
– Нет, – тихо произнесла я, работая с голограммером.
– А́ника, – давай фиксируй всё на разных расстояниях, и сваливаем отсюда домой, – тревожно прошептал Патсторс.
– Да, – ответила я профессору, будучи, как всегда, солидарна с ним.
Я стала медленно поворачиваться вокруг себя, и фиксировать данные трёхмерного изображения на разных расстояниях. Сначала на расстоянии нескольких метров, затем, нескольких десятков метров, сотен, и нескольких километров, насколько позволяла модель данного голограммера.
Пока я фиксировала данные, нас стали замечать местные насекомые, и животные, и птицы, обращая на нас всё больше внимания.
– Да, профессор, повторила я, – нужно улетать. Людей здесь, скорее всего нет.
В эту минуту небольшая птичка (я её в тот момент восприняла как птичку, хотя и не знала, можно ли её с полным основанием причислить к классу птиц, теплокровных яйцекладущих позвоночных) спикировала из темноты прямо нам под ноги. Откуда она взялась? Крошечная, размером точь-в-точь – воробей, она села на землю между мной и профессором. Ночь, темнота, ветер. И птица.
Я вспомнила, как в детстве читала рассказы о животных, написанные искусственным интеллектом по мотивам творчества известных писателей. Программа брала всё самое лучшее из того, что написали писатели-люди, и компилировала в совершенно захватывающие рассказы. К чему это воспоминание мне сейчас, в пяти миллионах лет от дома? Совершенно не вовремя, подумала я, наклонилась и взяла птичку в руку.
– А́ника, что ты делаешь? – голос Патсторса звучал довольно нервно.
– Беру образец местной фауны, профессор. Нам надо возвращаться, вы же помните, что кротовина закрывается через пару часов, причём, из этой пары часов мы уже потратили минут сорок? А нам ещё возвращаться. Давайте возьмём птичку!
– А́ника, ты даже не представляешь себе, какие организмы мы можем привезти домой. Вирусы, бактерии, простейшие…
Я скорее почувствовала, чем увидела, что профессор уже согласился взять птицу, а спорит просто по инерции.
– Она пройдёт карантин. Процедура отработана. Пойдёмте, не будем терять времени.
Я шагнула ко входу в лётку. Мы уселись, я посадила птицу в специальный отсек для перевозки живых организмов – он (или она, пока не ясно) с готовностью порхнул на спинку кресла, и я активировала Сардию для полёта. По зафиксированным координатам мы долетели до "своей" червоточины и стартанули назад, как и сюда: Активировали кротовину, увидели жёлто-зелёное свечение, нырнули в воду, прошли пространственно-временной барьер. Сардия сделала резкий поворот вверх, и мы вновь вынырнули из воды, закрыв кротовину. Убедившись, что Сардия никак не пострадала, мы отправились в наше рабочее помещение.
– Нашкодил, – резко произнёс профессор, с эмоциональным выражением, на котором вновь появилось слегка, то чувство, которое у нас активировалось в прошлом – страх.
– Что случилось, Патсторс? – С тревожным интересом, спросила я.
– Только что хотел допить Джинго с бутылки, а бутылки-то нет.
– Да, я помню, что ты мне вроде предлагал.
– Да. Я брал с собой бутылочку напитка, но я так её и не открыл. А момент, когда я её оставил, как-то даже и не вспомню сейчас.
– Наверное перенервничал, сказала я, – поняв о чём говорит профессор. Он имеел ввиду – возможность реализации временнóго парадокса под названием «эффект бабочки».
