«У меня в душе просто нет места для музыки, – подумал он тогда. – Сердце мое переполнено ужасом и может разорваться в любой момент».
В середине октября он опять приехал в Скаген. На этот раз твердо намереваясь раз и навсегда решить для себя, как он будет жить дальше. Врач его теперь уже вполне определенно заявил, что он на правильном пути, что он постепенно выходит из депрессии, и посоветовал ему еще раз съездить в Скаген – отдых там, по его мнению, приносил Валландеру несомненную пользу. Мало того, он, стараясь не нарушать врачебную тайну, по своей инициативе поговорил с начальником полиции Бьорком и дал ему понять, что появилась надежда на то, что Валландер сможет вернуться на службу.
Итак, он вернулся в Скаген и возобновил свои бесконечные прогулки. Осенью на бесконечных пляжах почти никого не было – разве что иногда встретится пара пенсионеров, или одинокий бегун, или выгуливающая собаку любопытная дама. Опять он часами бродил вдоль почти незаметной, все время меняющейся границы между песком и морем, и шаги его становились все более и более решительными.
Через несколько лет ему стукнет пятьдесят. За последний год он сильно похудел. Он вытащил из шкафа одежду, купленную семь-восемь лет назад, – она снова была ему впору. Теперь, когда он не брал в рот спиртного, его физическая форма была лучше, чем когда-либо, во всяком случае, лучше, чем в последние годы службы. Это в какой-то степени ободряло его, внушало надежды на будущее. Если ничего непредвиденного не случится, он проживет еще как минимум двадцать лет. Более всего мучил его вопрос, что делать дальше – вернуться в полицию или заняться чем-то другим? Он даже думать не хотел о том, чтобы уйти на пенсию по болезни. Он почему-то был уверен, что не вынесет такого существования… Пляжи почти все время были окутаны туманом, иногда, правда, выпадали солнечные, хотя и холодные, дни. В эти редкие часы небо было голубым и высоким, море сверкало под лучами солнца, и над водой в восходящих потоках воздуха парили чайки. Он напоминал себе заводную игрушку с потерянным ключиком и чувствовал, что сам не в состоянии завести пружину. Он взвешивал различные возможности – что он будет делать, если придется оставить службу в полиции? Устроится на каком-то предприятии заместителем начальника службы безопасности? Что еще? Его опыт выслеживания и ловли преступников вряд ли пригодится в обычной жизни. Кому нужен бывший полицейский, только и умеющий что решать более или менее сложные следственные задачи?
Проголодавшись, он находил защищенное от ветра место между дюнами, вынимал пакет с бутербродами, термос с кофе и, постелив пластиковый пакет, садился на холодный песок. За едой он старался не думать о будущем, но это у него не особенно получалось: все время донимали какие-то совершенно нереальные мечты и планы.
Ему, как и почти каждому полицейскому, приходили в голову шальные мысли – а не посвятить ли себя деятельности диаметрально противоположной, не пойти ли в преступники? Его, кстати, всегда удивляло, почему полицейские, вставшие на путь преступления, совершенно не пользовались своими знаниями о методах и приемах следствия и быстро попадались. Но он с отвращением прогонял эти мысли. Еще меньше ему хотелось походить на своего сотрудника Ханссона, который с энтузиазмом, скорее напоминавшим одержимость, играл на бегах, причем почти никогда не выигрывал.
