Читать онлайн Влад Южаков - Лестница №8

Редактор Вячеслав Смирнов

Фотограф Марина Южакова

ISBN 978-5-0062-5183-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Бремя бога

Кошка смотрит кино из окна (не хватает попкорна).

Стёкла в створчатых рамах – граница её бытия.

Кошкин космос, что был от рождения принят покорно —

Корм, вода, подоконник, лоток и Господь (это я).

Я – её абсолют, символ вечности, альфа с омегой,

Неизбывный источник уюта, еды и тепла.

И в кошачьих глазах нет сильнее меня человека,

Что идёт по Вселенной, творя неземные дела.

Жаль, что это не так. Что живу от зарплаты к зарплате,

Временами не зная, что завтра собрать на обед.

Ограниченный жизнью мужчина в махровом халате

Не способен спасти этот мир от несчастий и бед.

Я хотел бы спросить у того, кто сквозь тучи устало

Смотрит сверху на нас, так зависимых от ерунды:

Неужели ты тоже на небе живёшь как попало

И косарь у соседа желаешь занять до среды?

Неужели уверенность, та, что ещё не растратил —

В том, что ты всемогущ и невинных спасёшь от огня —

Лишь кошачья наивность? И в мире, что прост и понятен,

Ты готов для чудесных поступков не больше меня?

А верёвочка вьётся… Однажды порвётся, где тонко.

Я иду в магазин, зажимая косарь в кулаке.

Я давно бы предстал перед собственным богом, да только

Кошку надо кормить. И менять наполнитель в лотке.

Верхняя пуговка

Он помнит момент из далёкого детства:

На фоне застолья весёлое действо —

Родители ставят на стульчик сынка,

Чтоб пьяным гостям прочитал Маршака.

И надо прочесть вдохновенно и гордо,

Но верхняя пуговка давит на горло.

Он воздух от страха вдыхает едва,

И где-то в груди застревают слова…

С тех пор он забыл, как застёгивать ворот.

И взял за привычку в любых разговорах

Не трусить высказывать правду в глаза.

«Чем дольше живёшь, тем труднее сказать».

Сегодня его называют поэтом

И в гости зовут со своим табуретом.

Он рифмой играет, народ веселя.

И гражданам кажется, будто петля

На шее сжимает раздутые вены.

Да, это мучительно – быть откровенным:

«Страшнее публичного то, что внутри.

Но если решил говорить – говори».

И кто-то глазастый однажды заметит:

«Застёгнутой пуговки нет на поэте!

Так жалко его, что аж в горле комок…».

И выбьет пинком табурет из-под ног.

Реванш

В осеннем парке утренний мороз.

Хрустит под башмаками лёд на лужах.

У Палыча к Сергеичу вопрос —

Ему реванш за бой вчерашний нужен.

Расставлены фигуры на доске.

Сергеич, в кулаках две пешки пряча,

Глядит из-под очков: «В какой руке?».

О, белый цвет! Извечный цвет удачи!

***

Солдаты пьют сто грамм за короля

И строятся в каре, сдвигая брови:

«Сегодня басурманская земля

Обильно окропится нашей кровью…».

Безусому бойцу твердит капрал,

Усы топорща в горестной усмешке:

«За десять лет я трижды умирал.

Но жив пока! Пусть мы всего лишь пешки,

Не так легко меня убрать с доски!

Нас не достанут вражьи пули-дуры!

Порежем супостатов на куски!

Они – черны! Мы – белые фигуры!».

Боец сквозь слёзы видит в синеве

Кружащих птиц. И слышит щебет нежный.

Холодный свет, запутавшись в листве,

В душе рождает тайную надежду:

«Покуда наши руки не в крови,

Всегда есть шанс поговорить о мире!».

***

Но Палыч посмотрел на визави

И сделал ход с е2 на е4.

Иное

Он не дилер. Он не брокер. Он не рэпер. Он не блогер.

Он потеет не в Дубае, а в конструкторском бюро.

Он ромашки покупает в магазине у дороги

И с коробкой «Рафаэлло» приезжает на метро.

Изогнув губу в усмешке, говорит подруга Света:

«Неуклюжий, недалёкий. Однозначно – это твой!

Потому что, сколько помню, ты не слушаешь советов.

Расчехляй, Наташа, грабли! Не тушуйся – не впервой!

Ну, хотя бы, звали Ричард! Нет же, сука – Анатолий…

Да, прости, конечно, каждый сам куёт судьбу свою,

Только где ты их находишь – вот таких, бледнее моли?

На каком блошином рынке их в нагрузку выдают?».

У него большие уши, у него брюшко пивное,

Он на пляже сандалеты надевает на носки.

Он других ничем не лучше. Только что-то в нём иное,

Что Наташу избавляет от рутины и тоски.

Что-то есть от тайны древней, от мифического зверя…

Сколько можно, в самом деле, слушать мнения подруг!

Он раскроется однажды – просто в это надо верить.

И совсем другую сущность обнаружит… Ну, а вдруг?

Час придёт – и Анатолий позабудет про букеты…

Он завоет тёмной ночью на багровый диск луны,

Обернётся бурым волком, загрызёт вампиршу Свету

И покажет жизнь Наташе с непривычной стороны.

Тёмная молитва

Молю беспощадные силы Зла:

Пусть будет избранник казнён судьбой,

За то что другая его взяла

И прочь увела с собой!

Молю, о всесильный Хозяин Тьмы!

Пусть слёзы текут по его лицу,

За то, что в торжественный день не мы

За счастьем пошли к венцу!

Пускай от него отречется мать,

Пускай он утратит семейный кров!

И будет бескрайней тоске внимать,

И видеть лишь боль и кровь.

Пусть станет ничтожен, как клоп, как вошь…

И я появлюсь. И промолвлю так:

«Моими молитвами ты живёшь.

Ты всё потерял, дурак!».

Она спохватилась в какой-то миг:

«А может, женитьбу простить ему?».

Но поздно – исторгнут из сердца крик.

Молитва летит во Тьму…

***

Аркадий Борисович из-под век

На сонных студентов взглянув, басит:

«Сегодня обсудим Х век.

Язычество на Руси».

Не ведает, маркер к доске прижав,

Что у Сатаны на карандаше…

Чадит безответной любви пожар

В девичьей немой душе.

Немое танго

…а жизнь – несомненно, радость. Ей раньше всегда казалось

Что «умер» – не то чтоб вправду, а как бы ушёл из зала

На время. Помоет руки, покурит – вернётся снова.

И лихо наполнив рюмку, возьмёт на банкете слово.

Но молодость мчится шустро, поскольку здесь нет стоянки:

Шампанское брызжет в люстры, мужчины желают танго,

И женщин, как Аль Пачино, выводят на гладь паркета.

А кто-то нашёл причину, пораньше уйти с банкета —

Сбежал, не назначив встречи, невежливо и внезапно.

Но надо ли портить вечер? И можно обдумать завтра,

Насколько ей сердце ранил горячий и грубый мачо.

Вот так представлялось раньше. А нынче совсем иначе.

***

«И был-то ещё не старый. А умер – как щёлкнул пальцем…», —

Плывут друг за другом пары в нелепом беззвучном танце.

Скользят по паркету тени седых мужиков и тёток.

И в воздухе – лишь кряхтенье, одышка и скрип подмёток.

И шепчут, едва живые: «Беде не помочь слезами».

Так страшно стоять впервые одной в середине зала —

Как зимней промозглой ночью на брошенном полустанке.

Да, танец её не кончен. Но дальше – немое танго.

Демиург

Поэтесса из Тамбова тщится вставить в строчку слово —

Увлекательно-пустое, как ушедшие года.

Только с буквами работа получается хреново:

«Чёрт возьми, но „априори“ не влезает никуда!».

Полицейский из Норильска средь снегов заглох на трассе.

Телефон сигнал не ловит – смысла нет звонить зазря:

«Что ж ты, мать твою «Приора», не заводишься, зараза?

Так недолго и загнуться, откровенно говоря».

Поэтесса морщит носик, крутит в пальцах сигарету,

А старлей глядит с надеждой в ледяную темноту.

Но иссякло вдохновенье, и огней на встречке нету.

Не везёт студёной ночью поэтессе и менту.

А могли найти друг друга. Или даже пожениться.

И поехать на «Приоре» в Туапсе и Геленджик.

И под жарким солнцем Юга слушать пенье райской птицы…

Только фабула мешает жизнь совместную прожить.

Неужели всё пропало? Неужели мы закроем

Эту книгу, не добравшись до счастливого конца?

Но в сюжет влезает Автор. Для лирических героев

Он побудет в скромной роли всемогущего творца.

Он пришлёт старлею срочно дальнобойщика на фуре

И подскажет поэтессе подходящее словцо

(Пусть заменит «априори» на привычное «в натуре»).

И тогда в литературе станет Автор молодцом.

И ему под ноги бросят ветви лавра и оливы,

И читательские руки сотню раз подбросят ввысь.

Если в жизни не случилось человека осчастливить,

Пусть хотя бы персонажам будет в книжке зашибись.

Паром из Хельсинки

Шагнёшь – и пол уходит из-под ног.

Когда бы вправду был на свете бог,

Ты стал бы тварью на ковчеге Ноя.

Конечный пункт – в невидимой дали.

И мысль, что под ногами нет земли,

Не восторгает. Впереди – ночное

Пространство моря в дождевой пыльце.

Подсвечивая капли на лице,

Прикуриваешь. Тянешь дым глотками.

И чувствуешь нутром, с каким трудом

Плывёт сквозь шторм многоэтажный дом,

Покачивая влажными боками.

Под шквальным ветром волны бьют в борта…

А где-то существуют поезда.

В них движутся вменяемые. Кроме

Таких как ты. Извилист путь, увы.

Сначала самолётом из Москвы

До Хельсинки, а дальше на пароме

К друзьям: сидеть в кафе, глазеть в окно,

Болтать о пустяках и пить вино.

Подняв очередной стакан под пиццу,

Хихикать: «Нет, вы точно тормоза…

Смотри – всё те же люди год назад

На той же крыше клали черепицу!».

А сыбер (так на местном будет «друг»),

Рассевшийся как конунг на пиру,

Дожёвывая веточку укропа,

Заметит, приподняв стакан в ответ

(В эстонском языке шипящих нет):

«Ты вецно едес в Таллин церез зопу».

И будет на заре безмолвен мир,

Когда трезвящий утренний зефир

Пригонит вас на Ратушную площадь.

И станет слышно в блекнущей ночи,

Как по камням копытами стучит

Невесть откуда взявшаяся лошадь.

Всё ровно так и будет. А пока

Очередную дозу табака

Пришла пора спалить на фоне моря,

В балтийский воздух выпуская дым.

И верить в то, что будешь молодым

Ещё лет сто. И жить, не зная горя.

***

Теперь на море штиль – стоит вода.

Пустой паром уходит в никуда,

Маршрут теряя между городами.

На маяках давно погашен свет.

И то, что под тобой опоры нет,

Становится всё явственней с годами.

Две копейки

Серёжа стоит в телефонной будке,

Себя по порожним карманам гладит.

Пустую квартиру нашёл на сутки,

И гладить пора не карманы – Надю.

Кривыми путями добыл под вечер

Бутылку вина – как закон – сухого.

Чего не хватает для нежной встречи?

Всего лишь звонка. Ничего такого.

Но мелочь закончилась, как нарочно.

Дошёл до скамейки, пристал к старушке:

«Мне надо в местком дозвониться срочно…

Простите, у вас не найдётся «двушки»?».

Цена благодати – одна монета.

Из меди. Достоинством в две копейки.

Увы! Но в Эдем не даёт билета

Старушка, приросшая дном к скамейке:

«Нет денег с собой, не держи обиды».

Серёжа скребёт по затылку хмуро:

«Эх, Надя…». И машет рукой сердито:

«А в общем, сама виновата, дура!

Ну, раз не судьба, позову Тамару.

Она не Надюха, конечно, только

Квартира с вином пропадают даром.

Когда-то же надо кому-то с Томкой…».

***

Прошло много лет. Не совсем чтоб старый,

Но, скажем, давно не такой как прежде,

Сергей Анатольевич спит устало

С Тамарой Петровной. А мог с Надеждой.

И вещими снами смущён своими,

Кряхтит по утрам, надевая тапки:

«Да, женщины, вам вероломство имя…

Ручаюсь, что были у бабки бабки!».

Не время

Не время для истины – той, что посередине.

Зачем ковыряться в деталях, найдя в итоге

Обильную ретушь в предложенной нам картине?

Не проще ли дальше по той же идти дороге?

Не время для фактов, но время для голой веры —

Приятной, доступной, немного подслеповатой.

Зачем вредоносных сомнений плодить химеры?

Людей разделяя на правых и виноватых,

Намного понятнее жить. И шагать в колонне

Туда, где зардеется вскоре рассвет победный.

А тем, кто куда-то с дороги извечно клонит,

Вбить в темя прикладом, что думать отныне вредно.

Полезней в бурлящую бездну смотреть отважно

(Возможно ли было иначе – вопрос тяжёлый.

Возможно. Но это сегодня уже неважно).

Машина запущена – поздно глотать боржоми

Тому, кто отведал коктейль из огня и стали.

Поэтому шашку из ножен и ногу в стремя!

Не время, товарищ! Такая пора настала!

Похоже, для истины в жизни всегда не время.

Полынья

То ли в трепетной юности, то ли в ночном бреду…

Не упомнишь в деталях, где было – проходят годы.

Вперед

Читать онлайн Влад Южаков - Лестница №8

Похожие книги