– Ну, я пошёл работать. А ты что будешь делать?
– Может, пойду гляну, не пришёл ли Алик.
– Тот маленький русский? А чего тебе от него надо?
– Он тебе не нравится?
Это, конечно, был очень трудный вопрос для Лютца. До сих пор он явно не задумывался об этом. И совсем не собирался об этом думать.
– Может, ещё и понравится. А ты за ним не бегай. Нечего бегать и заглядывать. Надо ждать, когда сам придёт. Если ты не будешь ждать, придёт ли к тебе русский сам, ты никогда не узнаешь, питает ли он к тебе интерес.
– Да я не собираюсь за него замуж. И не зови его маленьким русским. Его зовут Алик.
Лютц снова нырнул под капот машины, и до меня доносилось его бурчание, как будто он разговаривал больше с неполадкой в старом «мерседесе», чем со мной:
– Если хочешь знать, он малость чокнутый.
И это меня разозлило, потому что неправда.
Но в одном Лютц всё-таки прав: не надо ни за кем бегать. Если Алик до обеда не появится, я всегда успею заглянуть на двор вторсырья, не разбился ли он насмерть на каком-нибудь ржавом промышленном трупе. И я снова пошла к себе, и при этом у меня выскользнула одна фраза, она действительно прямо-таки выскользнула, совершенно ненамеренно. И я думаю, что Лютц её либо не услышал, либо счёл настолько нормальной, что даже не обратил на неё внимания. Я сказала:
– Пойду пока домой.
Там я поискала чего-нибудь почитать и почувствовала, как скука подняла надо мной свою отвратительную голову – устало и всё же в парализующей неотвратимости, когда в дверях появился Алик.
– Тебе надо работать? Ну, там, бухгалтерию вести и всё такое?
Он исходил из того, что я была здесь не ради удовольствия, а по делу. И я, застуканная на мелком вранье, сказала:
– Вообще-то да. А ты чего хотел?
– Ничего, просто так зашёл, посмотреть.
– Что посмотреть?
– Что ты делаешь. Но ты же ничего не делаешь.
Я предложила ему какао и сказала:
– Вообще-то я уже закончила свою работу. Можно и замутить что-нибудь. Не знаю что.
– Можно пойти на пляж, – сказал Алик. – Позагорать.
– Что за пляж? – спросила я и снова представила себе пляж в Майами, где сейчас как раз загорают мама и Хейко. И почувствовала болезненный укол, когда подумала, что Джеффри точно не лежит сейчас под солнцем. Я на мгновение представила его себе, увидела ужасную панику в его лице, его немой крик. Я попыталась стряхнуть это видение, но Алик всё же заметил на моём лице растерянность.
– Что? Ты не хочешь на пляж?
– Хочу, но про какой пляж ты говоришь?
– Ну, это наш приватный пляж. – И он принялся доставать из холодильника йогурт, сыр и две бутылки воды и складывать это в пластиковый пакет. И взял стаканы из подвесного шкафчика. – А полотенца у вас есть?
Я пошла в ванную и вернулась с двумя полотенцами для душа.
– Очень хорошо, – отозвался Алик, уже направляясь к двери.
Я пошла за ним по двору, он свернул налево, и я побежала за ним к воде. Он взял у меня полотенца, расстелил их на траве, замусоренной асфальтовой крошкой, камешками, ржавыми винтами и обломками, которые он аккуратно собрал и выбросил в кусты. Потом стянул майку и сел на полотенце.
– Иди сюда, – позвал он, и я села рядом с ним.
Какое-то время мы сидели и смотрели на канал Рейн-Герне, который, как мне казалось, вот-вот взорвётся, так было жарко. Мы молчали и время от времени отпивали по глотку воды, потом Алик стянул джинсы и в трусах пошёл к воде.
– Но ты же не купаться? – спросила я.
