– Да, раньше музыка воспринималась как-то по-особенному! – сказал я. – Теперь не то.
Мы по очереди пили из бутылки.
– Я чувствую, что еще могу возродиться, – сказал Сэшеа. – Вот спели – и какой-то свет. Такое свежее, ясное ощущение юности. Это кое-что значит! Главное, чтобы не притупилась способность ощущать! Мы должны беречь свои ощущения! Тогда никто не сможет заставить нас быть уродами!
– Будем беречь!
– Нужно только почаще вспоминать то время. Ведь нам есть что вспомнить!.. Ну-ка, напрягись, что тебе сейчас припоминается?
– Сейчас… Ну хотя бы… Маринка. Помнишь такую, на скамейке в парке, а потом – диспансер?..
– Ну, ты и вспомнил! Такую дрянь!..
Так случилось, что первая женщина у нас с Сэшеа оказалась одна на двоих. Какая-то неизвестная пьяная девка Марина, без проблем отдавшаяся прямо на садовой скамье. Несколько дней спустя, Сэшеа прибежал ко мне перепуганный подозрением, что она заразила нас триппером, и уговорил пойти провериться. В диспансере, как будто каждый сам по себе, мы ходили на прием к одному веселому старичку венерологу, который, впрыснув нам в каналы посевную вакцину, посоветовал пойти после процедуры выпить пивка, что мы по наивности послушно исполнили. А затем я и Сэшеа, стоя с переполненными мочевыми пузырями у писсуаров, мучились от резей при попытках выдавить из себя хоть каплю – одновременно корчились от смеха, глядя на страдания друг друга…
Было слышно, как в коридоре родители Сэшеа по очереди разговаривают по телефону с Леной.
– Давай еще что-нибудь родное, – сказал Сэшеа и снова забренчал на гитаре.
«Любовь – это все, что нам нужно», – запел он по-английски, конечно.
– Подлец, она плачет! – сказал через дверь отец.
– Мне что – тоже поплакать? – закричал Сэшеа.
– Подлец, лучше бы ты ночевал на вокзале!
Ссора, однако, не успела разгореться… В дверь позвонили, и в квартиру как ни в чем не бывало ступил Ком.
– Ком! – вскричал я.
Родители притихли. Я обменялся с Комом рукопожатием; кисть у него на ощупь была тяжелая и плотная, словно мешочек с песком.
– Вы знаете, кто это такой? – обратился Сэшеа к родителям, которые изумленно рассматривали странного гостя. – Это человек, который воевал в Афганистане. Это – Ком, давно пропавший без вести. Воин-интернационалист, наш старый друг!..
Не успел я оглянуться, как Ком уже сидел вместе с нами – в свитере, джинсах и комнатных тапочках, оставив в коридоре шинель, панаму и сапоги, – и спокойно присматривался к обстановке, потирая ладонью покрасневшие с мороза уши.
– Ты зачем за мной следил? Ты зачем от меня убегал? – первым делом спросил я его.
– Он слишком много пьет? – поинтересовался Ком у Сэшеа, показывая на меня.
– Любит, – ответил тот.
Странно, из ерунды вроде придирок Фюрера Сэшеа готов вывести целую теорию, а на важные вещи даже внимания не обращал.
– Ты хочешь сказать, что не следил за мной и не убегал? – спросил я Кома.
– Даже не понимаю, о чем ты говоришь, – сказал тот, с каким-то любопытством рассматривая меня своими черными глазами.
Он удобно устроился в кресле, подобрав под себя скрещенные ноги, и выглядел совершенно естественным. Вот где самое масонство!
Я был, конечно, здорово пьян, но не настолько, чтобы полностью утратить логическое мышление.
– Хорошо, – сказал я, – а как ты объяснишь, откуда ты узнал, что найдешь здесь Сэшеа, он ведь только сегодня утром решил переехать от жены к родителям?
