– Понял. А теперь позвольте спросить, могу ли я и в какой степени быть всем вам нужен? У меня нет никаких специальных знаний. Я мог бы дать слово и уйти. Признаюсь, то, что вы сказали, невероятно интригующе, и возможность описать случившееся хотя бы после того, как уже отпадет нужда блюсти тайну, соблазняла бы меня невероятно, но я не думаю, что мне следует оставаться у вас только потому, что я случайно попал сюда и должен разделить судьбу марсианского пришельца.
Маленькие светлые точечки плясали в очках профессора.
– Что до вашего ухода отсюда – не знаю, удастся ли это осуществить… – Он несколько раз взмахнул рукой, как бы поглаживая что-то, и сказал: – Не чувствуйте себя обиженным… Я не сомневаюсь в вашей искренности и слове, слове шотландца, – улыбнулся он, – но, хм, вы ведь сами знаете, что такое репортерская струнка… Впрочем, вы нам пригодитесь. Думаю, и мы вам не меньше. Мы сейчас ожидаем одного… – он замялся, – одного инженера, который должен прибыть из Орегона и привезти от наших друзей некоторые детали. Знаете, у нас коллектив исключительно крупных специалистов, но нам недостает простого человека, с обычным здравым рассудком, – он опять лукаво подмигнул мне, – а такой рассудок – прекрасная штука и может нам очень даже пригодиться… Вы что-нибудь слышали о конструкции ареантропа?
– По правде говоря, я еще не успел этого переварить. Впрочем, я и видел-то его всего несколько минут.
– Знаю, знаю. Сидеть там и без того не очень полезно, – тихо заметил профессор, не глядя на меня. – Нам еще неясно, каким образом это воздействует на наш организм. Думается мне, это разновидность излучения, некоторые тела вблизи аппарата светятся. Кроме того, во время извлечения его из снаряда…
Я внимательно смотрел на профессора. Он как бы немного съежился и вздрогнул.
– Впрочем, на сегодня довольно. Вы еще услышите обо всем. – Он поднял голову и резко бросил: – Знайте же, наша игра очень опасна, у этого аппарата, или зверя, или же у зверя, заключенного в аппарате – мы пока что не знаем, – довольно удивительные свойства, и от него можно ожидать чего угодно.
– Почему бы не попытаться разобрать его на части? – вырвалось у меня.
Мужчины поморщились.
– К сожалению, такие попытки были. Нас ведь вначале было шестеро, а теперь вот осталось только пять. Все далеко не так просто.
– Теперь вы уже знаете почти столько же, сколько мы, – тихо сказал Фрэйзер. – Согласны ли вы на наши условия, то есть – полная свобода, равноправное участие в нашей работе и честное слово, что не попытаетесь бежать?
– Что значит – бежать? – сказал я. – Я не смогу отсюда выходить?
Мужчины улыбнулись.
– Конечно, нет, – сказал Фрэйзер. – Надеюсь, вы не думаете…
– В таком случае, я согласен. Но никакого слова не дам, – сказал я. – Слово, дорогие мои, возможно, вы этого не понимаете, было бы для меня непреодолимым препятствием. Другое дело – ваши стены. Я могу остаться, но только на тех же правах и условиях, которые действуют между вами.
Я встал.
Профессор улыбнулся, вынул из кармана пузатые золотые часы.
– Три минуты второго. Думаю, сегодня мы пережили уже достаточно. Желаю спокойной ночи.
И он снова погрузился в свои бумаги. Он уже не видел нас, не замечал, выписывая длинные колонки цифр.
Фрэйзер взял меня за руку – мы вышли в коридор.
Свет ламп как будто немного ослаб. Я почувствовал холод в груди и чудовищную усталость.
