Говоря это, он съехал с окружной дороги на грунтовую. Впереди, за зарослями бамбука, виднелась лачуга Петерсонов; грязные дети играли рядом с мусорным баком.
– Конечно, – сказал он негромко, – здесь живут представители отнюдь не высшего общества. Большинство мужчин здесь – поденные рабочие. Но они хорошие, честные люди.
Остановив машину, он открыл дверь. Миссис Петерсон вышла на крыльцо одноэтажного четырехкомнатного дома, помахала ему, и он помахал ей в ответ. Залаяла собака.
Не выходя из машины, мистер Дитерс сказал:
– По-моему, это место нам не подходит.
– Нет, – согласилась его жена. Очевидно, они не хотели смотреть здесь дома.
– Здесь очень разумные цены. – Рансибл откровенно наслаждался ситуацией.
«Ты сам это придумал, – сказал он про себя. – Когда я покажу вам Бедняцкую лощину, вы с удовольствием купите дом на холме».
– Здесь так пусто, – сказала миссис Дитерс.
– Поначалу тут будет одиноко, – сочувственно сказал он. – Но вы привыкнете. Люди дружелюбны. Они всегда протянут вам руку помощи. Никто не запирает двери.
Он завел машину и поехал дальше. Старики благодарно кивнули. Сам Рансибл был чужаком в этих краях. До Второй мировой войны он жил в Лос-Анджелесе, в 1940 году пошел служить на флот, а к 1944 году командовал охотником за подводными лодками у берегов Австралии. Величайший момент в его жизни случился в тот год. Как он сам рассказывал, он стал «единственным евреем в мире, который потопил японскую подводную лодку в Йом-Кипур». После войны он занялся недвижимостью в Сан-Франциско вместе с партнером, в 1955 году купил летний домик в Каркинезе, чтобы быть поближе к воде, и сразу же организовал яхт-клуб – точнее, возродил старый. В 1957 году, три года назад, он перенес свою контору в Каркинез. Его единственным конкурентом был медлительный и дряблый местный житель по имени Томас, который тридцать пять лет торговал в Каркинезе недвижимостью и страховками и скоро должен был (по словам Рансибла) умереть. Томас все еще продавал дома пожилых жителей другим пожилым жителям, но все, молодые и старые, прибывавшие в эти края, обращались к Рансиблу.
Его объявления в газетах Сан-Рафаэля привлекли много народа – без них люди никогда бы и не услышали о Каркинезе, который стоял немного севернее Болинаса на берегу океана, отрезанный от остальной части округа Марин горой Тамалпаис. Когда-то никому и в голову бы не пришло жить на западной стороне горы, работая в Сан-Франциско или на равнинной части округа, но дороги становились все лучше. И автомобили тоже. И все больше и больше людей переезжали в округ Марин каждый месяц.
Крупные города были переполнены, а цены на недвижимость росли.
– Какие красивые деревья, – сказала миссис Дитерс. Они снова въехали в лес, после солнца так приятно в тени.
По дороге шла группа детей в сопровождении взрослого, которого Рансибл узнал. В этом классе учился его собственный сын, девятилетний Джером. Мистер Уортон махнул своей группе рукой, веля им отойти от машины. Дети остановились на травянистой обочине, кто-то помахал, узнав «студебеккер». Джером просиял и замахал руками.
– У них поход, – пояснил Рансибл Дитерсам, – это четвертый класс нашей школы.
При виде машущих рук, улыбки сына и кивка мистера Уортона он ощутил прилив гордости. Когда вы проживете здесь некоторое время, подумал Рансибл, вам тоже станут махать. Разве не приятно это было бы двум хрупким одиноким пожилым горожанам на склоне лет, тоскующим по месту, где они могли бы стать своими и жить в безопасности и комфорте?
