Крестоносец остановился. Было бы глупостью игнорировать оставленное кем-то из братьев послание. Правда, ему приходилось слышать об изощренных ловушках, применяемых Черными Ангелами, – ложные «ящики» в лучшем случае выборочно стирали память, а в худшем убивали разум. Но разве старость не делает с человеком то же самое?
Над Лунным бульваром в ту ночь не было луны. Тьма текла подобно черной реке, впадающей в океан отчаяния. В ней иногда попадались утопленники, которых поток выносил затем к берегам дней. От субъективного величия сомнамбулизма и кошмаров – к жалкому погребению. Крестоносец слишком хорошо знал, что такое кошмары. Редкий сон обходился без них. И не было противоядия для подавления того, что гнездилось в подсознании и отравляло существование. А когда крестоносец сунул голову в «ящик», чтобы извлечь информацию, он познал кошмары брата, побывавшего в Камне задолго до него.
Он испытал что-то вроде мощного ментального удара. Слепок прошлого, отпечатавшийся в мозгу, был, несомненно, полезен, ибо содержал сведения о планировке Камня и о том, что представляет собой каждая из его частей. Но, кроме положительного практического знания, он вобрал в себя сгусток страха, тайн, невнятных угроз и предсмертной боли. То, что хранилось в «ящике», нельзя было разделить на явь и галлюцинации, поэтому крестоносец оказался в трудном положении: фильм из чужой жизни, который он просмотрел за долю секунды и который стал частью его самого, напоминал отчет об аварии с многочисленными жертвами, случившейся на перекрестке реальности и сновидений.
Так он узнал, кому принадлежала старая сеть, остатки которой витали на окраинах Камня – зыбкие свидетельства поражения его предшественника. Не исключено, что ему уготована та же участь. Поэтому он оставил в «ящике» сообщение для братьев, что придут следом, и отправился дальше своей извилистой дорогой, опутывая сетью город, мнимый покой которого не мог ввести в заблуждение никого из преследующих и никого из преследуемых.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
в которой все идет своим чередом, население приобщается к искусству, а Ролло занят своим хобби и роняет зерна
Месяц – что соответствовало более оптимистичному прогнозу одного из слепых стражников – давно прошел, а Ролло до сих пор не столкнулся ни с чем таким, к чему не был бы готов. Камень, по его мнению, – город как город, ничем не хуже и не лучше многих других. Тут можно сносно существовать, а на большее Ролло пока не замахивается.
Камень огромен, и Ролло надеется, что любопытства здешних обывателей ему хватит надолго. Он устраивает представления всякий раз на новом месте. Выбирает площадь, сквер или просто достаточно широкую улицу, паркует пикап, расставляет нехитрые декорации и готовит реквизит. Каналь, наряженный то восточным принцем, то цыганкой, то пиратом, то монахом, то Смертью (многообразие персонажей неисчерпаемо, как фантазия Ролло и запасы барахла в лавке старьевщика), с успехом заменяет афишу. Он ведет себя в соответствии с заранее отрепетированной ролью, а его тихий шипящий голос лишь подогревает интерес. Даже торговки и тупицы замолкают, пытаясь расслышать, о чем там шепчет странное создание, похожее на экзотическую птичку, залетевшую в Камень прямиком из легенд и сказок, по большей части страшноватых.
Кроме того, хозяин балаганчика тщательно подбирает музыку. Привлечь внимание обывателя не трудно – средний человечишка отчаянно скучает, – труднее удержать его внимание в течение некоторого времени и убедить расстаться с денежками. Это уже дело Ролло, и по части вытряхивания монет из чужих карманов он мастер каких мало.
