Внутренний религиозный опыт нередко подвигает человека к образу жизни, связанному со служением другим людям. Хочется выделить именно служение (а не отшельничество, например, продолжающее линию чисто внутренней практики), так как оно наиболее явно расширяет внутренний опыт до внешнего.
Религиозное служение отличается от осуществления чувства долга или других чувств, потому что исходит из особой предпосылки. Человек служит другим не просто по собственной склонности, преданности или обязанности (хотя и это замечательно, нечего спорить), и зачастую даже не в рамках некоторой общественной идеологии, а в силу именно внутреннего религиозного опыта. Некоторым образом человек узнал для себя, как вернее всего жить, чтобы увязать обыденную реальность с высшей реальностью, и старается этому следовать.
Опыт внутренней и внешней религиозной жизни обычно воздействует на любое чувство призвания, даже если его и не назовёшь именно служением людям. Но служением оно всё-таки является: тем служением, призыв к которому человек почувствовал, прислушиваясь к Высшему. Отсюда и само слово «призвание». Может быть, развитое чувство призвания как раз и является для верующего человека высшей формой религиозной практики.
Теория: оправдание и утверждение
Накопление и обобщение религиозного опыта (как и всякого другого) постепенно приводит к созданию определённых картин мира. Все они основаны на опыте одних людей и на доверии других к этому опыту.
Первоначально такие картины имеют образную структуру. Её можно называть мифологией, но это обычно означает лишь то, что исследователь берётся за изучение образов, а не самого опыта, лежащего в их основе. Тогда он пытается реконструировать мифологию, исходя из собственного мировоззрения. В результате грандиозные символические образы, когда-то вобравшие в себя многовековой опыт религиозной ориентации, превращаются в надувные раскрашенные игрушки. В любой момент можно вытащить затычку и показать, что внутри пусто.
Считаем ли мы миф сказкой или сказанием? Если это сказка, то сказка-притча, передающая важный элемент мировосприятия. Если сказание, то к притчевой стороне добавляется историческая информация, также облечённая в образы. В любом случае нельзя рационально исследовать миф. Можно лишь осваивать его.
Если определённый пласт религиозного опыта оказался особенно значительным для людей, со временем возникает потребность в его логическом осмыслении, в переходе от образа к суждению. Это может происходить в рамках какого-либо философского учения, а может составить предмет и чисто религиозной теории – теологии. Обычно различные философские и теологические подходы сосуществуют одновременно, соперничая друг с другом за освоение важной для них сферы знания. При этом философия более свободна в трактовке опыта, зато теология более углублена в его содержание.
Особую роль в теологии играют догматы веры. Это тоже обобщение опыта, только не абстрактно-теоретическое, а кристаллизованное в процессе длительного общего освоения этого опыта. Догматы становятся такими же устоями теологии, как в науке – законы природы, сформулированные с помощью опыта, экспериментов и логики.
Догматы не только соединяют верующих людей, но и разъединяют их. Именно они становятся главными знаками размежевания церквей и поддерживающих их учений. Поэтому основной проблемой теологии является свобода мысли: она необходима для верной ориентации, но ограничена догматами вероисповедания. Здесь возникают трудности и для мыслителя, и для тех, к кому он обращается, – по обе стороны конфессиональной границы.
