Человек в зеленой лодке - страница 26

Вика:

– И сейчас вы живете с женой вдвоем?

Юрий Николаевич:

– Нет. Так сложились обстоятельства. Отец заболел, мне нужно было поехать ухаживать за ним. Я поехал. Думал, вернусь к жене потом, но не вышло. Сейчас живу один. Снимаю комнату в Судаке. Мы ведь с третьей женой там все годы жили. Работаю в охране санатория.

Вика:

– Юрий Николаевич, если бы Анна Михайловна попросила бы сейчас прощения за тот неожиданный разрыв, что бы вы сказали?

Юрий Николаевич:

– Да за что особо просить прощения? Она полюбила другого человека. Ну что ж… Так бывает. Но вот, конечно, надо было позвонить… Поговорить, чтобы я не метался там, в Симферополе, не обрывал телефоны…

Вика:

– Ну да, вот если она попросила прощения за это?

Юрий Николаевич:

– Да я потом обиды уже не держал.

На этих словах Юрий Николаевич коротко махнул перед собой рукой и улыбнулся. Тут же задышал и завозился у камеры Дима. Вика поняла, что будет остановка.

– Стоп, – сказал Дима, – последний вопрос надо переговорить, был блик.

Вика догадалась, что у Юрия Николаевича сбликовал один из золотых зубов. Дима сдвинул камеру чуть вбок, потом еще – искал положение. Это, наверное, было бесполезное занятие. При таком количестве золотых зубов у героя не один блеснет, так другой. Лучше бы Юрию Николаевичу не улыбаться.

Возобновили съемку.

Вика:

– Юрий Николаевич, вот если бы Анна Михайловна попросила прощения у вас за тот неожиданный, резкий разрыв, что бы вы ей сказали?

Юрий Николаевич:

– Я бы сказал, что обиды не держу. Все было хорошо.

Вика:

– Как вы вообще считаете, это важно для людей – просить прощения и прощать?

Юрий Николаевич:

– Не знаю… Раньше я думал, что важно. А сейчас я по-другому стал думать.

Вика:

– Как же вы теперь считаете?

Юрий Николаевич:

– Восемь лет назад, 18 января 2008 года, умерла моя мать. Отец сильно болел тогда уже. Нужно было поехать на Украину за ним ухаживать, к нему в деревню. Я говорил вам… И я поехал. Я же пенсионер уже был. В армии на пенсию раньше выходят… У меня даже случай был… Ну или не случай, а так… У нас организовали встречу выпускников школы. Все, значит, одноклассники хвалились достижениями: я то, я сё. А я спросил: кто из вас пенсионер? Они все молчат. Никто не пенсионер. А я уже пенсионер был. Вот так! Да… И я, значит, поехал ухаживать за отцом. На столько времени, на сколько понадобится. От жены уехал. На год, может, на два… Не знал, на сколько. И мы прожили вместе с отцом семь лет. Нормально жили, но с деньгами у нас очень плохо было. У меня пенсия – восемь тысяч. Это сейчас, раньше еще меньше было. У отца вообще копейки, он на государство никогда не работал, всегда на себя. А расходов на одни лекарства сколько было – у-у! Перебивались с ним кое-как. На огороде все выращивали, кур я держал. Как только приехал к отцу, можно было продать скупщикам корзину яиц и купить на эти деньги блок сигарет. Отец курил много. А через год надо было уже две такие корзины привезти, чтобы блок купить. А корзины эти такие большие, пока их наберешь… Или вот с курицей иногда приедешь на рынок, чтобы продать, а там такого народу с курицами – тьма. Продавцов больше, чем покупателей. Часто приходилось отдавать то, что привез, за столько гривен, сколько стоил проезд, чтобы хоть не в убыток съездить. Иногда и это не удавалось…

Вика:

– Юрий Николаевич, вы хотели о прощении сказать…

Юрий Николаевич:

– Да-да, я к этому и веду. Примерно за месяц до смерти отец стал задумываться: курит на крыльце, думает и иногда на меня смотрит. А я-то за работой все. Потом опять курит и думает. Я не понимал, что такое. Он ведь почти слепой был, не видел меня, что ли? Пытался как будто разглядеть… Но я знал, что видит он меня… Потом отец наконец сказал, что хочет попросить у меня прощения. За все, что было в жизни. За деньги тоже. Знаете, от отцовских денег же нам с братьями ничего не досталось.