Я мягко отстранился.
– Если ты разлюбил, то имей смелость меня уведомить.
Глубокий вздох…
– Всё так. Нет ни одного порта, где я бы кого-нибудь не подцепил.
– Снова клоунадничаешь?
– Нет, я предельно серьёзен.
Теперь вздохнула она. Солнце закатилось за стеклянную многоэтажку, и дома стало темнее.
– Подумай. Ты мог бы устроиться к отцу – здесь, рядышком. Жили бы вместе, я и ты. Так сдалось тебе это море?
– Ты же знаешь.
– Я не смогу так больше. – Снова слёзы. – Отмени всё, не уезжай. Я скучаю по тебе…
– Это всего лишь работа.
– Обними меня.
Пришлось обнять.
– Пообещай, что я дождусь твоей пенсии.
– Всякое случается.
– Я переживаю за тебя…
Я нетерпеливо отстранился.
– Ну, куда ты…
– Пора уж.
Закинув рюкзак на плечи, я бросил ей, как привык, короткое «пока» и переступил порог.
Во дворе играли дети, под надзором – родителей, бабушек. Вчерашний дождь разродил асфальт лужами, ещё не успевшими испариться.
Я снял рюкзак, положил у ног и аккуратно плюхнулся в самую глубокую на вид лужу. Гражданская одежда вмиг пропиталась вкрадчивой сыростью.
Лужа оказалась совсем не глубокой.
– Мам, смотри, пьяный дядя! – Мимо прошла двоица из серолицей мамочки и её сына.
Я улыбнулся и помахал им, отчего мамочка, вёдшая сына за руку, засеменила быстрее.
Попробовал взмахнуть руками, слегка расплескав кругом мутную воду. Напротив было небо, в котором только зажигались звёзды – со шхуны, особенно в безоблачную ночь, они кажутся такими близкими, что можно рукой коснуться. Я размышлял о нашем с ней странном союзе и предвкушал рейс…
В какой-то момент я поднялся, отряхнулся, взял рюкзак и ушёл прочь, навстречу морю.
Воспоминание 4
«Все, что нужно пацану, – немного удачи. Все же есть некто, кто контролирует, чтобы все получили свой шанс»
Чарльз Буковски, «Хлеб с ветчиной»
Я сидел на складном стуле, окружённый кафелем в трещинах, под лампочкой на волоске провода, с гитарой Yamaha C-40 в руках и с недоверием глядел на протянутую мне рыжую купюру.
От владельца руки, подавшей купюру, несло смесью перегара с морепродуктами. Одет он был бедно, но со вкусом (светлый пиджак с заострёнными лацканами, вычищенные, пусть и поношенные, туфли), был слегка небрит, но солиден.
– Ты, пожалуйста, добейся, – проникновенно изрёк он, просто так отдавший сумму, на которую мне предстояло жить целых две недели. – Иначе я найду тебя, где бы ты ни оказался – и потребую деньги назад.
Здесь я вспомнил Воланда…
– Хо… Хорошо. Я очень постараюсь, эээ… Как могу к вам обратиться? – Я смутился до дна души.
– Во-первых, о стараниях речи не шло – добейся или сам знаешь. – Подмигнул так, что по шее прошёлся озноб. – А во-вторых, Казимир…
Пожали руки, я представился Моряком.
– Кантемир?
– Казимир. – Добродушно посмеялся. – Металлику знаешь?
К тому моменту я, не дождавшись карманных от родительской четы, уже месяц зарабатывал их в подземных переходах, на братовой гитаре. Брат, старший, как-то уехал в кругосветное путешествие и пропал, последняя весточка от него была выслана где-то в порте Манта, если судить по маркам. В семье о нём не вспоминают, как о неудавшемся проекте, а мне, напротив, кажется, что он обрёл счастье – где бы он в эту минуту ни был.
Я рассказывал о старшем брате Ей. Уже тогда Она встревожилась от примерно следующей пары реплик:
– Как бы я хотел быть, как он.
– Бросить семью, всё и жить, как какие-то битники или богема? Умереть, вероятно?
