У меня возникло желание отобрать у мальчишки книжку, но… Зачем мне она? Я продал свою икону, будучи сильно пьяным, лишь бы облегчить своё состояние. Безусловно, к людям я отношусь ужасно, а это творение писал никто иной как человек! Не животное же в самом деле!
У животного разума нет, но та тварь от человека имеет несильно много отличий, как и от меня. У животных нету веры, как и у некоторых людей. Получается, те, кто теряют веру становятся ближе к своему зверскому началу? Такие мысли не часто посещают меня, но сегодня меня прям-таки пробивает думать о возвышенных вещах. Впрочем, мне хочется даже гадать с чего вдруг парень с книгой так мне пригляделся. Во всяком случае, тогда я не мог это объяснить даже самому себе, а тут придётся объяснять ещё кому-то.
Во-первых, в годы отрочества у меня были тёплые отношения с литературой и русским языком. Конечно, сейчас я безграмотный, ибо алкоголь и постоянный стресс заставил меня забыться о прошлом. Я не помню свои мечты и желания. Конечно, в Бога я тогда верил, но и мысли становится на дорогу к нему ко мне не приходило. Я жил книгами, потому что был глуп…
Во-вторых, мною двигало желание понять, что скрывается за цветным переплётом столь массивного источника знаний, куда писатель вдохнул свою душу, отдал своему произведению самую лучшую частичку самого себя, чтобы читатель потом собрал себя по маленьким кусочкам. Меридианы его глубокой души заложены в каждой строчке, в финале и в начале. Все писатели – альтруисты, бесконечно отдающие чтецам далеко не просто свою мысль и сюжет, ведь каждому свойственно трактовать произведение по-разному.
Я стоял на проходе, потому что замер в своих размышлениях и около меня проходило уйму народу, что неслось за своими мечтами или сиюминутными хотелками. Что толку от них, обитателей человейника? Замечает ли этот юный человек немую толпу, несущую в себе негодование и желание грызть глоткам другому, лишь бы себе было хорошо…
Встреча с Косолапым до сих витала на задворках моей памяти. Я до сих пор помню, как Мишка что-то пытался сказать мне в спину, но я не слушал его. Интересно, он не перестал читать после того, как закончил институт?
Кажется, я на бесконечность лет останусь в одиночестве, в ожидании Господней милости, если не сяду на скамейку рядом с тем парней. Ему явно не понравится, что я вытащу того из прострации, в которой есть только он и автор, что несёт его по строкам своего необъятного мира. Собственно, когда меня волновали желания жителей человейника, что так рьяно отвергают существования Бога. Одна половина думает, что его нет, а другая половина является слепыми «верующими», что противоречат самим себе. Они называли себя рабами божьими; так в чём же проблема положить всё к ногам Господней и ждать его милости, коль она придёт к ним?
Перед тем, как приземлиться на скамью, я спросил у парня:
– Библию читаешь?
Кажется, этот орлёнок едва поступил в универ. Длинные волосы парня говорят о замкнутости в себе обычно. Как оказалась, у пацана таковая присутствует. Ну, так-то вся одежда чистая. Куртка тёплая, скрывающая под собой белую рубашку. Неужели школьник… Школа чем не муравейник, скажите мне на милость. Чёрт возьми, да как он смог обрести счастье в это проклятом мире?
– Нет, фантастику, – ответил он, когда я усаживался рядом с ним. Свой чёрный портфель, что так и давил своими лямками на мои больные ключицы, я поставил на пол. – Стивена Кинга.
