И в это чудесное, а осенью крайне романтичное место, меня повёл Рафаэль. Он здесь родился и вырос, а я всё детство прибегал сюда играть с ним и его друзьями. Дзержинский район для нас был дверью в прошлое. Время действительно здесь останавливалось, мы чувствовали его дыхание.
Мы сели на качели и наблюдали, как дети гоняют мяч и забивают его в самодельные ворота из кирпичей и железной сетки.
– Ты писал летом? – спросил меня Раф.
– Работал над одним текстом.
Мяч прилетел к нам, Раф пнул его обратно юным спортсменам.
– Это должен был быть сценарий. Но что-то не задалось.
– Это уже не в первый раз. В чём причина?
– Тяжело развивать сюжет в нужном темпе. Тяжело уместить в него мысль. А главное, тяжело удержать на нём собственное внимание.
Раф сплюнул и похлопал меня по плечу.
– Не тоскуй, Тарантино, ещё пройдёшь по красной дорожке.
– Иди ты!
Мяч снова прилетел к нам. Раф взял его в руки и крикнул мальчишкам:
– Пацаны, мы понабиваем?
– А?! – услышали мы с поля.
– Мы понабиваем?
– Мы играем.
– Да мы чуть-чуть.
Раф стал набивать мяч навес и после пары ударов пнул его мне, я не умел набивать и пнул ему обратно.
– Наверное, на днях сяду за пьесу, – начал я. – Для школьного театра. Поговорю с Марковной, преподаёт у нас, может поставит.
– Правильно мыслишь, брат. Напиши любовные сопли, и все тёлки будут твои.
– Тёлки – это коровы. Я предпочитаю кисок.
Раф загоготал и пнул мяч мальчишкам.
Мы вышли из Дзержинского района и пошли к центру, оттуда мы собирались двинуться к парку. Я посмеивался над Рафом. Говорят, мужчину красит костюм, но если мужчина не умеет его носить, то лучше и не пытаться. Рубашка у него вылезла из штанов. Галстук скосился в сторону. Он шёл широкими шагами, сунув руки в карманы, и, если в спортивном костюме это всегда выглядело устрашающе, то сейчас нелепо. А ещё он без конца касался горла, хотел по привычке подёргать застёжку-молнию, но каждый раз не обнаруживал её.
Мы вошли в сквер торгового центра.
– Ну, что, осилил хоть одну книгу за лето? – спросил я.
Раф улыбнулся и сделал виноватое лицо.
– Столько дел, которые отвлекают. – нашёл он оправдание.
– Эх, Рафи, сколько ещё мне тебя воспитывать?!
– Ну прости, папочка, я был плохим мальчиком.
– Да иди ты!
Мы подходили к фонтану.
– На днях дочитал «Детство» Горького. Прелестная вещь. Ты должен прочесть. Эта книга в каком-то смысле о нас.
– Мы уже давно не дети.
– Да не в этом дело! – я посмеялся. – Мы тоже против всех.
– Ну ладно-ладно, давай. Надо же как-то просвещаться.
– Тогда на неделе занесу.
Сзади раздался свист. От неожиданности я дёрнулся. Мы повернулись. К нам надвигались пять пацанов. Здоровых крепких пацанов.
– Здарова! – крикнул смуглый и сутулый. Он выступил вперёд, и я понял, что он у них главный. – Вы школьники что ли?
Я непроизвольно посмотрел на Рафа; парнем он был вспыльчивым, и я боялся, что он наделает глупостей, но он молчал и злобно исподлобья смотрел на переростка, как хищник смотрит на кусок мяса, и меня это пугало, его взгляд мог спровоцировать громил.
Я ответил, что мы школьники. Переросток оценивающе осмотрел меня, как смотрит торговец на потенциальный товар, накидывая в голове, что с него можно поиметь.
– Ну, с первым сентября вас бля! – с ухмылкой сказал переросток. Двое парней обошли нас и встали сзади. – Мелочь есть?
Я положил руку в карман и нащупал мятую купюру.
– Двухсотка есть.
Лицо мой прожёг взгляд Рафа; искоса я заметил, что он смотрит на меня с ещё больше яростью, чем на беспризорников.
